Судовая роль, или Путешествие Вероники

— Как уходят? Куда?

— А не знает, пень старый. Позвонил в справку, занято. Ну, я ждать не стал. Куда едем, Василина?

— На восьмой квартал, — важно ответила Васька, поправляя полотенце, — сперва Нику домой, а вдруг муж ее ждет там.

Пыльный красный жигуль закряхтел, задрожал и дернулся с места.

— Спа-сибо, Иван Петрович, — клацнув зубами, сказала Ника.

— Какой я тебе Петрович, — обиделся таксист, расправляя худые плечи, — Иван и все.

— Ваня, — хихикнула сзади Васька, — во-во, Ванечка и Васечка!

Но Ника не слушала. Подавшись вперед, напряженно смотрела в туннели под сочной майской листвой, торопя авто. Все может быть. Может, он решил — сюрприз. «Каразино» уходит, и раньше, чем сказала Люда, а Никас, как и хотел, списался в отгулы, сидит, ждет, а мама ходит вокруг, вздыхает, волнуясь, что блудная дочь не встречает муженька хлебом-солью. Отмахиваясь от легких комков тополиного пуха, что влетали в окно и приклеивались к горячим щекам, она с раскаянием вспомнила о дурацком письме. Он сейчас все объяснит! И вообще, нужно быть терпеливее.

Мимо пролетали улицы и перекрестки, просвеченные ласковым солнцем. Машина нырнула к старой пятиэтажке и, визгнув, затормозила у подъезда. Ника выскочила, поспешно кивая Ивану.

— Вась? Ты домой?

— Не. Мы в гараж.

— Ну, как знаешь.

Машина уехала, а Ника, нетерпеливо топчась, ковыряла ключом в своей двери.

— Веронка? Ты что, бежала? А что за машина? Это тебя привезли? Кто это?

Опустив руки, Ника встала в полутемной прихожей. Нина Петровна выплыла из кухни, накручивая полотенце на мокрые волосы.

— Василины дядя. Иван Петрович зовут. А ты давно дома?

— Давно. Представь, автобусы не ходят, мы с Эдуардом Михалычем доехали до Митькова, потом пересели на Конюшино, а там ждали-ждали и уехали обратно. Так что я в обед уже была. А что случилось?

— Никто не звонил?

Ника медленно прошла в комнату. Села на диван. Раскрытый утром шкаф щерил полки с перепутанными кофточками и юбками, свисал рукав свитера поверх пакета с колготками. Ничего не изменилось. Никого тут не было…

Она поднялась, взяла из коридора телефонный аппарат и, дернув за шнур, прикрыла дверь.

— Веронка? — раздался обеспокоенный голос матери, — куда ты звонишь?

— Никуда! — закричала Ника, крутя диск, — ни-ку-да!

— Ладно… подумаешь… — Нина Петровна обиженно замурлыкала модный шлягер и, громко шлепая тапками, ушла к себе.

Занято-занято-занято… за-ня-то… за-ня-то…

И вдруг — усталый женский голос:

— Справочная передвижения плавсредств торгового флота, говорите, пожалуйста.

— Здравствуйте. Теплоход «Каразино» пожалуйста.

— Ждите…

… - «Каразино»… пятнадцатое мая — Южноморск, отход ориентировочно в 17–00, далее — Жданов, стоянка трое суток. Далее ориентировочно Бердянск. Новороссийск. Стоянки по местному графику, уточняются.

— Спасибо. Подождите! Сегодня, в семнадцать? Отход?

— Так написано.

В трубке раздались короткие гудки.

Нике захотелось лечь ничком, сунуть голову под подушку и застыть. На весь отпуск. Пусть там пишутся странные письма. Пусть кто-то другой, а не она, ломает голову и принимает решения. А она будет лежать. Полежит и станет жить дальше. Будто все в порядке. Никакого Криса с его Красной поляной. Никаких океев для Кея. Никакого «Каразина» в порту и быстрого взгляда жены радиста Люды на ее растерянное лицо. Пройдет май, осталось недолго. Настанет июнь. И Никас позвонит ей, вернувшись из Греции. Как всегда, она полетит в кассу, выстоит очередь и на комете отправится к мужу. И может, будет у них отпуск. Все, как у людей.

Кладя руку на телефон, сухо усмехнулась. Чтоб совсем, как у людей, она закрутит с Атосом. Или вон с Данькой. Будет врать Никасу о том, как ждала, даже в кино с подружками не ходила. На работу — домой, на работу — домой. А он…

Телефон под рукой затрещал, и Ника дернулась, хватая трубку:

— Алло!

В трубке копилась настороженная тишина. И будто бы чье-то еле слышное дыхание.

— Алло? Вас не слышно! Никас?

Еле слышный вздох показался Нике громовым раскатом. И тут же раздались равнодушные короткие гудки. Она встала и вынесла аппарат в коридор, сунула на тумбочку.

— Опять? — поинтересовалась из своей комнаты мама, — сегодня два раза уже звонили и молчали. Смотри, Веронка, ты замужняя женщина, не вздумай вдруг…

Ника снова взяла телефон и молча унесла его обратно. Хлопнула дверью.

У Васьки никто не отвечал. Ну, конечно, эта цыца сейчас лазает по гаражу Иван Петровича, сует нос в каждую банку, трещит, наслаждаясь вниманием. Хоть бы к ночи явилась. Ника набрала другой номер.

— Читальный зал Южнииро…

— Тина? Ты про деньги говорила. Взаймы. Дашь?

— Никуся? Так. Я через час с работы, в пять часов подходи на автовокзал. Надень там что поинтереснее, поняла?

— Да, да, — механически отвечала Ника, — да, в пять у первой платформы. Буду.

Проходя мимо зеркала, она сморщилась и, резко дергая, содрала с себя маечку, наступила босой ногой на белую юбку. Вытащила из шкафа дорожную сумку и стала привычно кидать в нее дорожный скарб: несколько пар трусиков, запасной лифчик, юбку с кофточкой, тонкую куртку. Две пары колготок. Повертела в руках туфли, откинула их в сторону и вынула юбку и колготки обратно. Не надо ничего. Пусть будут тонкие джинсы, что наденет в дорогу, да кроссовки. Носки вот еще. Щетка для волос, запасная зубная. Косметичка с самым необходимым. Салфетки… Паспорт.

— Вероника? — мама в волнении прислонилась к двери, — ты куда это?

— В Жданов, — скучно ответила Ника. Подумав, положила в сумку пару заколок, — к мужу на пароход. А что?

— Как это? Разве Коленька звонил?

— Нет.

— Вероника!

Ника выпрямилась и отпихнула сумку ногой.

— Что Вероника? Двадцать шесть лет уже Вероника! Чего ты опять? Я в отпуске, так? Женька не будет на тебе висеть! Имею право поехать, как решила?

Мама прижимала руки к цветному халатику, с возмущением глядя на дочь. Наконец, выпалила:

— Учти, денег нету! Вот нету и все!

— Зато у меня есть!

Нина Петровна ахнула и кинулась в коридор, прошлепала в кухню, откуда вскорости знакомо запахло валерьянкой. Ника хмуро прислушалась. Выдернула из шкафа чудесное бирюзовое платье в обтяжку, с высоким разрезом на одной ноге. Мстительно улыбаясь, натянула поблескивающие колготки и сунула ноги в черные туфельки с открытым носком. Повесила на плечо мягкую маленькую сумку. Осмотрела себя в зеркале, покусала сухие губы. И, выходя в подъезд, крикнула матери: