Судовая роль, или Путешествие Вероники

И она почти побежала, поддергивая сползающую с плеча тяжелую сумку. Засмеялась растерянно, не понимая, откуда взялось стремительное, как чирканье ласточек, ощущение счастья. Почему-то вспомнила Ваську, дурацкую и шебутную, и это успокоило и согрело.

— Ника! — Из порыва ветра вывернулся на нее Атос, тяжело дыша, сорвал сумку с плеча и пошел рядом, моргая сонными глазами.

— Вот даешь, а? Чего ж не разбудила? Я ждал-ждал.

— Атос, у меня дела. Так сложилось. Шел бы ты спать. Через час я уже буду в море.

— Ну я б хоть проводил. Чего ты смеешься опять?

Ника прогнала из головы мысль, что решила бы мама, увидев, как сонливец тащит с ее плеча сумку. Точно позвонила бы в ментовку.

— Нервы, — ответила коротко.

Он кивнул и взял ее руку, сжал, прибавляя шагу.

На сером пирсе морвокзала теснилась толпа, окруженная сумками и баулами. Люди растерянно переговаривались, а по рыхлой сердитой воде грузно прыгала длинная округлая коробка кометы, и трап елозил по дереву, натягивая тросы перилец.

— Иди, — отрывисто сказала Ника, — иди, Атос, я сама.

Тот оглядел серый лоскут воды, обрамленный с одной стороны пирсом, а с другой — ржавой громадой плавучего дока. Поставил сумку наземь:

— Стой тут. Слышишь?

— Я пойду.

— Сказал, стой. Не видишь, какая волна?

Побежал к зданию вокзала, мелькая острыми локтями и показывая светлые подошвы кроссовок. Ника растерянно посмотрела на мятущуюся воду. Как же она не подумала? А вдруг шторм? Черт и черт, ведь совсем настроилась уже.

Атос бежал обратно, на ходу затягивая растрепанный хвост.

— В общем так. Отход откладывается, пока на час. Сказали можно поменять билет на завтра, вроде метеосводка хорошая. Ника, пойдем. Сменяешь билет, побудешь у меня. И домой не надо тебе. А? Отдохнешь, я ж вижу — извелась вся.

— Что? Что он говорит?

— Не будет рейса?

— Как не будет?

— А билеты как же?

— У меня поезд!

Люди подходили, обступая их тесным кругом, глядели на Атоса, будто он тут главный не только над расписанием, но и над погодой. Кто-то, оставив с вещами детей, побежал к кассе, где мужчина в морской форме только что вывесил объявление.

Ника схватила сумку и прорвалась через людей, потащила ее к скамейке и села, глядя на розовое солнце в прядях тонких, быстро летящих облаков. Сказала тоскливо Атосу, который бухнулся рядом:

— Ты не понимаешь. Совсем не понимаешь, да что ж вы такие вот… все… Я не могу к тебе.

— Ну почему?

Она села так, чтоб видеть вход в вокзал и небольшую толпу возле объявления. Поправила волосы, которыми властно играл ветер.

— Я могу рассказать.

И, следя за растерянно бродящими по площадке окруженной петуниями пассажирами, сбивчиво, возвращаясь в прошлое и перепрыгивая во вчерашний день, рассказала Атосу все. И о том дне, когда впервые увидела Никаса на дискотеке, а потом он ее пригласил. И как он через неделю ушел в рейс.

— Как ты сейчас прямо, — усмехнулась, удивляясь совпадению.

Как ругались с мамой, когда Ника показала ей телеграмму из Бердянска и решила поехать. И как мама растаяла, когда Никас поговорил с ней по телефону и клятвенно обещал беречь Никину честь и все прочие ее достоинства. Как звонили ей бывшие девушки Кольчика-Коляна, пугая его криминальной компанией, и как Никасу не давали отпуск, чтоб им расписаться. А он в каждом порту сразу звонил, она срывалась и ехала поездом, тряслась в автобусе, или болталась на комете. И было это хорошо и радостно. Первые два года…

Как постепенно он приучил ее сидеть дома: никаких в гости без мужа и никаких в кино, а уж тем более куда-то из города. Из толпы приятельниц и подруг не осталось никого, как-то потихоньку. И только потом уже появились Тинка и Василина, и их она уже никому не отдаст, даже если чего напортачат, потому что она ведь не приложение к вечно отсутствующему мужу.

И помявшись, краснея от непонятного стыда, рассказала о последних событиях — о письме, звонках, вранье Никаса и его странном голосе.

— Вот, — сказала сипло и прокашлялась, — теперь мне нужно его увидеть, пусть сам скажет.

Атос поднял опущенную голову, с жалостью посмотрел в потерянное лицо.

— Бедная ты девочка… а если он тебе просто соврет?

— Не надо. Ты не говори, ты же не знаешь его.

— Я немного знаю мужчин, Ника. Прости. Хотя…

— Что? — она уставилась в узкое лицо с надеждой.

— Тина тебе хорошо посоветовала. Ты можешь не идти на судно сразу, и сама что-то узнать. Или увидеть.

Потухнув лицом, Ника затрясла головой:

— Нет! Нет. Я не смогу. Это же надо — следить. И еще спрашивать кого-то. Фу, нет, я не могу так. Пусть скажет сам. Если разлюбил, если не нужна, ну что же…

— Ты не понимаешь! Да тыщи мужиков обманывают жен и не собираются уходить никуда! Жена — одно, любовницы — совсем другое. А ты, да он будет держаться за тебя до последнего. Ты красивая, звонкая девочка, на тебя просто смотреть и то радость. Ты вон как это! — он вскинул руку, указывая на пушистое насквозь просвеченное солнцем облачко.

И рассеянный по площади народ стал задирать головы, старательно разглядывая небо вслед его жесту.

Ника фыркнула, и Атос рассмеялся, опуская руку.

— Внимание! — проквакал по громкой связи унылый голос дежурного, — посадка на рейс «Южноморск — Жданов» начинается через десять минут. Просьба пассажиров пройти к трапу. Внимание…

Атос снова взял ее руку. Серые глаза смотрели умоляюще, сутулились прямые плечи, когда нагибался к ее лицу.

— Пожалуйста, Ника. Такая роскошная случайность — поедешь завтра, я провожу, а сегодня рванем к маяку, переночуем потом у меня. Дай мне шанс, я не подведу. Ты такая… Да не могу я тебя упустить!

Она встала, вытаскивая ладонь из теплых пальцев, покачнулась — вдруг сильно закружилась голова.

— Ты все же не понял. Совсем. Как я могу? С тобой и тут же ехать и там с ним. Я рассказала, чтоб понял. А ты — нет.

Атос криво улыбнулся, провел рукой по лицу, дернул себя за хвост, еще раз, сильнее.

— Прости, — поспешно сказала Ника.

— Нормально. Ну я хоть попробовал. Так?

— Да. Мне пора. Спасибо тебе. И еще. Знаешь, мне ведь Никас никогда не говорит, что я красивая. Я думала — я так. Как все.