Судовая роль, или Путешествие Вероники

— С ума сошла? Да замолчи! Милиция приедет!

Он прыгнул на переднее сиденье и захлопнул двери. Визг стал громче, ударил в уши. Ника орала, тыкая пустой рукой в сторону заднего сиденья, и прижималась к своей дверце, стараясь отползти подальше от лежащего глаза.

— А, — сказал мужчина и расхохотался, — да помолчи же!

Перекинул себя через спинку кресла и дернул фигуру за край бинта. Та повалилась с глухим стуком.

— Это фигура. Ну, как тебе… идол. Поняла? Да неживая она.

— Она? — в ужасе переспросила Ника, шаря по двери в поисках ручки.

— Скульптура. Дерево, — раздельно проговорил мужчина, — поняла? Развернуть?

— Дерево?

— Да ты можешь сказать что, не повторяя?

Ника умолкла, боясь разозлить незнакомца, у которого в сумке лежат тесаки с крюками, а в бардачке… в бардачке…

Только тыкнула рукой вниз.

— А, — снова сказал хозяин идолища, — так это глаз. Стекло.

— Зачем? — вопрос был задан трагическим тоном, и вместил в себя все — и зачем нормальному человеку мешок стеклянных глаз, и зачем возить глаза в машине, и главное, зачем так пугать и без того перепуганных несчастных Ник…

— Потом, — лаконично ответил хозяин глаза.

И они поехали дальше.

Глава 14 Дядя Федя и хитросплетения родственных связей

Нике снилось, что прекрасный незнакомец, улыбаясь белозубо и ярко, выныривает из зеленой прозрачной воды и, подняв загорелую руку, машет ей. Радуясь, она ступает в мелкие волны прибоя, бежит, чувствуя, как ласково подается у коленей упругая свежая вода. Парень ждет, глаза у него синие-синие, как у Даньки, а мокрые волосы схвачены в хвост — как у Атоса. И когда Ника, поднимая подбородок, чтоб не нахлебаться, становится рядом, он вытаскивает из воды гитару, сует ей. Она недоуменно берется за гриф и красавец, хохоча, вдруг резко дергает несчастный инструмент вниз, так что Никина голова падает в мокрое волнующееся пространство.

— Зачем? — хрипит она, булькая.

И просыпается, тряся упавшей на дверцу машины головой. Резко оглянувшись на невозмутимого водителя, проглатывает слюну и вытирает уголок рта. Фу, ужас, как заснула. Вдруг еще и храпела спьяну. И этот сидит, не повернется, тактичный куда там.

Горячо покраснев, утыкается в стекло машины, глядя на проплывающие дома, полузакрытые спящими деревьями. Вот мимо проехала остановка, вокруг слоняются черные фигуры. Ника поежилась, вспоминая парней в кожанках. Пальцами убрала волосы, стараясь хоть как-то уложить их — нечесаные, лохматые.

— Пить хочешь? — водитель не поворачивался. Крутой лоб под ежиком стриженых светлых волос, линия прямого носа, жесткий подбородок.

— Нет.

— Градус еще не вышел.

Голова и правда кружилась. Но уже не двоилось в глазах и сердце не скакало, как бешеное. Было тихо и немножко весело. Ника потянулась, расправляя плечи, разгладила рваный подол, сокрушенно разглядывая тонкую ткань. Подумала, что колготки Людкины верно изорвала в клочья. Но думать об этом было грустно, и она снова уставилась в окно. Зашевелила губами.

— Что?

— Ничего.

— Что шепчешь там?

— Котов считаю.

Улица была просторная и часто уставленная высокими фонарями. Но дома плыли одноэтажные, отделенные от тротуара белеными заборами, на которые наваливалась буйная садовая зелень, черная и серая в ночном свете. И кошек, что сидели на заборных столбах или шли по своим ночным делам, было видно хорошо. Водитель усмехнулся и Ника насупилась.

— Много насчитала?

— Да неважно.

— Скажи уж.

— Вы не понимаете. Дело не в том, сколько. А — какие.

Мужчина повернул к ней лицо и снова уставился на пустую дорогу.

— Есть лунные коты. Еще коты фонарей и коты темноты. Котов темноты больше всего, если мало фонарей. В каждой темноте по своему коту. Они светят глазами. Но фонарей полно. Поэтому выигрывают коты фонарей. А там, где тень от листьев, прозрачная, там — лунные. Не смейтесь.

— А я и не… — мужчина слегка улыбнулся и стал серьезным, даже нахмурил светлые брови, чтоб видела — не смеется.

Ника снова замолчала, провожая глазами плавные силуэты на призрачных беленых стенках.

— Долго как едем. Потому что медленно, да?

— Чтоб ты посчитала котов.

Она кивнула. Конечно. Это ведь важно.

«Нива» медленно, будто нехотя свернула с широкой улицы, переваливаясь, проехала узкими переулками, и выскочила на замусоренную песком и щебнем дорогу между новостроек.

— Тут котов нет, — с сожалением сказала Ника и завертелась, разглядывая обгрызанные сверху многоэтажки, — наверное, где-то тут, дом Людкин.

— Узнаешь места?

— Остановка должна быть. Вспомнила! Одиннадцатый автобус! Знаете, где это?

— Найдем.

Он осторожно вел машину, огибая какие-то бочки, что выпирали черными боками на асфальт, наезжая на раскиданные доски. И сжал руль крепче, услышав не сразу понятый вопрос.

— Что?

— Я говорю, а сын у вас есть? Я бы на вашем сыне женилась. Ой. Ну. В общем, он, наверное, хороший. Как вы.

— Угу. Моложе только, — подсказал водитель.

— Вы хорошо сохранились, — дипломатично ответила Ника. И падая вперед, замахала рукой, сверкая голым плечом в лопнувшем по шву рукаве.

— Вот! Остановка! С крышей! Я отсюда помню!

— Какой дом? — хмуро спросил водитель, — показывай, заеду во двор.

Ника вдруг вспомнила зубчатый свирепый нож. Крюк. И тесак. Снова поправила волосы, нервно закидывая за спину.

— Не надо. Я сама. Вы тут вот, высадите меня.

Водитель чуть опустил голову, набычиваясь. Ударил по тормозам, Ника стукнулась локтем о дверцу бардачка.

— Да как хочешь.

Выбравшись из машины, заглянула в окно, поцарапала ногтем краешек стекла.

— Спасибо вам большое. Хорошо, что вы там случайно оказались. Про глаз хотели сказать? Зачем глаз.

— Некогда мне, — мрачно отказался тот.

— Вы едьте. Я пойду.

— Подожду. Платье рваное, босая. Если что — кричи.

Ника переступила рваными колготками.

— Нет. Вы — едьте.

Выпрямилась, отступая на пару шагов. Мужчина свирепо посмотрел на серебряное платьице, спутанное облако волос над бледным лицом. И рванул с места, так что она поспешно отбежала еще дальше.