Судовая роль, или Путешествие Вероники

— Ночевать ищет! — так же металлически пронзительно объяснила косынке дежурная, — и подумала, что я ее, к мужикам посылаю!

— Все они, — прошамкала косынка, — тока и думают. Тьфу, — и снова скрылась.

— Ну что вы стоите? — синие глазки обратились к Нике, — идите уже!

Ника покорно взяла со стойки паспорт. И тут над ее плечом протянулась рука, кладя на дерево красную книжечку.

— Этого хватит? Два номера, одноместных.

Оборки пришли в движение, пухлая ручка зацепила книжечку, барашковая голова заслонила от Ники ее нутро. Возвращая книжечку владельцу, крепдешиновая дама вскочила, волнуя оборки на пышной груди. Успокоила их прижатыми ручками.

— Ой. Ах. Да-да, конечно! Два. Сейчас, два.

Не сводя с дяди Феди боязливо-восторженных глаз, снова села, подвинула к себе затрепанный старый журнал.

— Только… а нету одноместных. Вот один только, у выхода. И двойной есть. В конце коридора, восьмой.

— Тогда нам двойной.

— Нет! — храбро сказала Ника, — и этот тоже, у выхода который.

Дама мазнула ее уничтожающим взглядом. Пожала круглыми плечиками. Наклонившись, сделала запись, сверяясь с поданным паспортом, и сунула журнал расписаться. Ника потянулась было, но крепдешиновая, покраснев, дернула журнал в сторону дяди Феди.

Подумаешь, решила Ника, взяв тяжелый ключ на медном кольце, буркнула:

— Спасибо.

И пошла навстречу пьяному гаму. С трудом открыла дверь и, захлопнув ее за собой, огляделась. Обстановка в номере была более чем спартанская. Кровать с полированными спинками, застеленная узорчатым вытертым покрывалом, тумбочка с навечно перекошенной дверцей, и шкаф без полочек, с одинокой вешалкой на перекладине.

Ника поставила сумку и села на кровать. Вздохнула, расстегивая пуговицу джинсов. С облезлых обоев ей строили рожи цветочные завитки, почему-то напоминающие разъяренных свиней с раздутыми пятачками.

Она потрогала мутный графин, на донышке которого стояла мутная вода. И прислушиваясь к крикам, стала решать проблему туалета. Ясно, что в него нужно пойти. И срочно! А где же он? Значит, надо снова тащиться к барашковой даме и спрашивать. Какая тоска… И даже полотенца у нее своего нету, и туалетной бумаги. Хорошо хоть пачка салфеток есть.

Ника покопалась в пакете. Вынула мешочек с вареными яйцами, нащупала в нем спичечный коробок с солью. Сунула обратно и, достав кольцо колбасы, откусила от одного конца. Нервно сжевала, пожимаясь и стискивая ноги. Надо идти.

В коридоре она снова, с трудом ковыряя в замке, закрыла дверь и пошла к дежурной, гадая, что ж за документ показал ей дядя Федя и вот бы себе завести такой же.

Крепдешиновая оставила в покое каталог и сидела, держа на вытянутой руке круглое зеркальце, тараща глаз и высунув розовый язык, рисовала на веке черную стрелочку.

Услышав Никин робкий вопрос, закатила глаз и, слюнявя кисточку, невнятно ответила:

— В баве. Чевез бав туавет.

Ника подавленно кивнула. Выходя, остановилась и спросила:

— А в восьмом тоже нет удобств?

— Ха, — отозвалась крепдешиновая, тараща другой глаз, — в восьмом даже душ есть, депутатский номер!

Возвращаясь в номер за салфетками, Ника разозлилась на дядю Федю. Скажите, какой цаца! Сидит там сейчас, депутат липовый, весь в душе, сортир под боком. И в ус не дует. А ей бедной, пробираться через орущих алкашей, и в сортире наверняка полно пьяных!

Яростно тыкала ключом в скважину, шепча нехорошие слова. И когда чьи-то руки обхватили ее, елозя по груди и пьяный голос заверещал, прерываясь от тяжелого дыхания, — пошли, пошли, девонька, я тебе, щас уже, та пойдем давай, — вырвалась, пинаясь ногой, и влетев в номер, закусывая губу, сходу схватила сумку. Прислушиваясь, постояла у двери, потом выскочила из комнаты, держа наизготовку пакет с харчами.

— Убью! — на всякий случай грозно сказала пустому коридору.

Строевым шагом пошла, все быстрее, миновала раскрытую дверь к дежурной и, остановившись перед восьмым номером, ударила в дверь кулаком. Топчась и перекашивая лицо, ударила еще раз и еще. Дверь открылась и дядя Федя в наспех наверченном на пояс полотенце, отступил, впуская стремительную племянницу.

— Глухой вы, что ли! — услышал из закрывающейся двери в санузел.

Сел на кровать, затягивая на животе концы короткого полотенца. Потянулся было за брюками. Но тут двери распахнулись снова и Ника, устало прислоняясь к стене, сказала:

— Извините. А можно я тут посплю? А вы там.

— Спи, — сказал ее спутник, — кровати две.

— Ну как же. В одной комнате. А пойдите туда? А?

Она села на кровать напротив него, сунула на пол сумку с пакетом. Пожаловалась:

— Я так устала. Спать хочу ужасно. А еще есть. И мыться.

Он встал, придерживая на бедрах полотенце, взял брюки, протиснулся мимо, касаясь ее коленей.

— Я пойду хоть мыло смою с себя. Выйду и все решим.

Ника проводила слипающимися глазами высокую фигуру. Ничего себе, мускулы у дяди Феди. Поджарый, как старый волк. Прям жалко, что старый. Седой совсем.

Из душевой слышался плеск воды и она, проснувшись от внезапной мысли, потянулась к его тумбочке, оглядываясь на двери, схватила лежащее удостоверение и раскрыла его.

С маленькой фотографии на нее смотрели знакомые светлые глаза. Тот же короткий ежик седых волос надо лбом с нитками морщин. А рядом все написано на английском, вроде. Нахмурившись, попыталась разобрать хоть слово, но позади скрипнула дверь, и она, сунув книжечку снова на тумбочку, пала на колени, шурша пакетом. Поднялась, красная, держа в руке надкусанную колбасу.

— Вот. Ужин.

Дядя Федя залез в свою раскрытую сумку, покопавшись, вытащил огромную белую футболку с английскими буквами на груди.

— На. Тебе по колено будет. Иди в душ, потом поедим. Шампунь, мыло там. И полотенце висит чистое, синее которое. Тапки возьми.

Подтолкнул к ней вымытые резиновые шлепанцы гигантского размера.

— А вы что же? Босиком?

— Носки надену.

— Натопчете же.

Он удивленно поднял светлые брови. Ника смешалась и, скинув кроссовки, сунула ноги в тапки. Прошлепала в душ, ругая себя, ну какая ей разница — натопчет или нет, что за привычка — ко всему миру относиться, как к детям в ясельной группе!

Стоя под плюющимся душем, намылила голову.

Тинка все время над ней смеется. Пока не научишься по-королевски брать, Никуся, все на тебе будут ездить…. Мужчины любят, когда ими повелевают. А ты всех балуешь, а после удивляешься, что оседлали и понукают.

Вымывшись, крепко вытерлась и, натянув футболку, уставилась на себя в зеркало. А что делать, если не получается? Если всем постоянно хочется вытереть нос и спеть колыбельную. Потому и работает в саду, наверное. Чтоб кому-то это было нужно.