Суккубус
Шрифт:
– Лет пять назад?
– Может, шесть, – Маккейн, улыбаясь, смотрел, как огонь пожирает древесину.
– Сколько же тебе тогда было?
– Вот только не надо фрейдизма, ладно? К тому времени я уже знал и более странных людей. Педофилы, гомосексуалисты, лесбиянки… На дворе эра будущего, черт возьми!
Кристин стала вдруг серьезной.
– Поэтому ты такой?
– Какой?
– Злой.
– Нет.
– А моя сестра? То, что она и Джесс, ну… Ты это правду сказал или…
– Правду.
– Черт! И часто они приходили сюда?
– Думаю, когда было желание.
– И…
– Мы были все вместе. В одной кровати. Если ты об этом, – Мак-кейн поймал ее взгляд, устремленный к Брэдли. – Нет, мой брат никогда не был с нами. Только я и девочки.
– Не думаю, что этим нужно гордиться.
– Я и не горжусь.
– Не верю.
– А ты?
– А что я?
– Разве ты никогда не гордилась этим?
– Нет.
– Странно. Ты не похожа на фригидную суку.
– Причем тут это? Мне кажется, секс – это личное дело каждого.
– Мне кажется, в мире есть много других вещей, на которые следует накладывать табу и стыдиться их. Скажи, разве ты никогда ни о чем не мечтала?
– Может быть.
– Я имею в виду секс.
– Я и говорю: может быть.
– И о чем?
– А ты?
– Когда-то.
– Что значит когда-то?
– То, что я уже не знаю, о чем мечтать, по крайней мере, в сексе.
– Я тебе не верю.
– Не веришь, потому что завидуешь, или у самой есть много неудовлетворенных желаний?
– Может быть.
Маккейн засмеялся.
– Ты прямо как мой брат! Из него тоже слова лишнего не вытянешь!
– Мне нравится твой брат.
– И что это?
– В смысле?
– Лесть или фантазия?
– Ревнуешь?
– Вот еще!
Они допили вино. Брэдли ушел, оставив их наедине. Поцелуи, объятия…
– Может, теперь скажешь? – спросил Маккейн.
– Сказать что?
– Как тебе нравится делать это?
– А ты угадай.
– Многим нравится быть сверху, но у тебя, думаю, должно быть что-то другое.
– Ты ошибся.
– Вот как?
– Я самая обыкновенная, – Кристин улыбнулась.
– И никогда не хотела заняться любовью с женщиной?
– Нет.
– А с двумя мужчинами?
– Не особенно.
– А пара на пару?
– Может быть. Не знаю. Если только с тобой.
– Почему со мной?
– Потому что ты этого хочешь.
– Я уже ничего не хочу.
– Тогда к чему эти разговоры? – она запустила руку ему под рубашку, нащупала сосок и сильно сжала его пальцами. – Тебе нравится то, что я сейчас делаю?
– Мне много чего нравится.
– Вот как?
– Знаешь, как это делали в Греции?
– Знаю.
– Нравится?
– Нет, но если хочешь, можем сделать это так.
– Нет, – он поднялся с дивана. – Закрой глаза.
– Боюсь, мне не очень это понравится.
– Откуда ты знаешь, что это?
Он отвел ее в картинный зал.
– Могу я узнать, почему эти рисунки так важны для тебя? – спросила Кристин.
– Я же просил не подглядывать.
– Я задала вопрос.
Кристин старалась смотреть Маккейну в глаза, но картины словно магнит притягивали к себе ее взгляд. Эти безумные, холодные, пахнущие смертью картины. Кристин буквально чувствовала, как они наблюдают за ней – жадно, похотливо,
плотоядно. Десятки, сотни, тысячи лиц… Маккейн обнял ее.– Не бойся, – сказал он.
– Чего я должна бояться? – Кристин не могла не смотреть. Не могла не прислушиваться. Взгляды. Шорохи. Слишком темно. Слишком странно. – Какого черта? – она обернулась, почти уверенная в том, что сейчас увидит кого-то позади себя.
– Я же сказал, не бойся.
– Мне не нравится это место, – Кристин вглядывалась, прислушивалась, пыталась различить хоть что-то, но вокруг был лишь сумрак, мгла, ночь. И снова кто-то за ее спиной. Чье-то дыхание. Чьи-то руки. – Я хочу, чтобы ты включил свет, Маккейн!
– Здесь только ты и я, – он крепче прижал ее к себе.
– Отпусти!
– Это место исполнит все твои мечты. Все, чего ты когда-либо хотела. Самое дерзкое. Самое желанное…
– Да отпусти же! – Кристин влепила ему пощечину. Тени. Она видела, как они отступают в сумрак – слишком четкие, чтобы поверить в игру света. – Ты, маленький чертов извращенец! – крикнула Кристин. – Ты и твой чертов брат, – она не сомневалась, что третьим в этой комнате был Брэдли. Больше некому. – Придурки!
Кристин выбежала из дома.
– Что-то не так? – спросил Брэдли.
Он стоял на крыльце, не замечая, что сигарета, которую держит в руке, истлела, и уголь лижет кожу его пальцев. Но если Брэдли был здесь, то кто тогда был там, в картинном зале?
– Кристин?
– Не подходи ко мне! – она попятилась, едва не упав, забыв о мраморных ступенях.
«Что же здесь происходит, черт возьми?!»
Лужи захлюпали под ногами. Дождь намочил одежду и стих. Кто-то включил освещение парка. Фонари не горели. Почти не горели. Ядовито-желтая луна тонула в океане туч. Чей-то голос позвал ее по имени. Или это всего лишь ветер? Кристин побежала. Где-то здесь был выход. Обязательно должен быть выход! Ветка шиповника хлестнула ее по щеке.
– Черт!
Кристин повернула налево, затем направо. Исправных фонарей стало больше. Темное каменное строение вынырнуло из темноты. «Moles», – гласила выбитая в камне надпись, нависшая над ярко освещенным входом. Вездесущий вьюн опутывал возвышающиеся колонны, окружившие два цилиндрических этажа на четырехугольном основании. Зависший высоко в небе купол, казалось, тянется к ядовито-желтой луне, намереваясь проткнуть, как гнойный нарыв.
– Чертово место!
Порыв ветра качнул фонари, оживив тени, шепоты, шорохи. И снова кто-то позвал Кристин по имени, казалось, из самой утробы этого древнего склепа. Новый ветер. Новые тени. Они, извиваясь, ползли по земле. Стелились по мягкой жимолости, ломая стебли роз и лилий.
– Кристин!
Она побежала. Вьюн опутывал ноги. Луна тонула в тучах, скрывая дорогу. Маки. Целая поляна маков дрожала на ветру. Кристин обернулась. Тени. Они сбили ее с ног. Прижали к земле. Сотканные из темноты пальцы сорвали с нее одежду. Она закричала. Закричала от боли, от отвращения, от своего собственного бессилия.
Глава вторая
Лаялс Кинсли, адвокат Маккейнов, подозрительно смотрел на двух незнакомцев… Рем. Старый добрый друг…