Султан и его враги. Tom 1

Освежительный сон на несколько часов заставил их забыть все невзгоды, яркое солнце разбудило Рецию. Она мигом вскочила. Но никто еще не входил в беседку. Она разбудила Саладина и вместе с ним покинула ночное убежище. Поблизости они нашли цистерну, где и освежились свежей, холодной водой. Затем Реция повела мальчика к маленькому дворцу принца Мурада.

В караульне она велела доложить о себе: слуга провел ее в нижние покои рядом с галереей. Там гордый, важный человек, которого слуга назвал муширом Чиосси, взял от нее мальчика и отпустил ее.

Реция, решив, что отцовский дворец — лучшее убежище для Саладина, простилась с ним, что, впрочем, ей нелегко было сделать, так как маленький принц ни за что не хотел отпускать ее, и поспешно удалилась.

Во дворе ей пришло в голову, что ей следовало бы отдать ребенка самому принцу Мураду. Она вернулась с целью увидеть самого принца, но прислуга не пустила ее.

Это еще больше увеличило беспокойство и недоверие Реции, сильно тревожившейся о Саладине. Как ни слаба была она, тем не менее решила остаться вблизи дворца и подождать, что будет с Саладином.

Знатный, гордый, молчаливый мушир невольно возбуждал в ней недоверие, которое еще больше возросло с тех пор, как она оставила дворец.

Реция села на дерновую скамью в тени дерева близ дороги, откуда она ясно могла видеть ворота, сделанные в стене, окружавшей двор и парк дворца.

У проходившего мимо разносчика она купила несколько фиников, утолила голод и предалась своим мыслям. Тоска о Сади гнала ее прочь из Константинополя, она должна была следовать за ним, она должна была непременно увидеть его.

Несколько часов спустя ворота открылись, Реция поспешила туда. У подъезда стоял экипаж. Из него вышел довольно полный господин лет около двадцати пяти с черными жидкими бакенбардами и усами, в европейском костюме, только на голове была надета пунцовая чалма. На лице его было заметно страдание. Это, должно быть, был принц Мурад. За ним следовал тот господин, который взял от нее ребенка и которого слуги называли муширом Чиосси.

Реция подошла к карете. При виде ее мушир побледнел и взглядом искал слуг, чтобы велеть прогнать ее.

— Принц Мурад! — воскликнула закрытая покрывалом Реция.

Изумленный принц повернулся к девушке и, приняв ее за просительницу, бросил ей несколько золотых монет. Но Реция не подняла их и продолжала:

— Принц Мурад! Дочь Альманзора сегодня привела к тебе во дворец твоего сына, принца Саладина, и отдала его этому муширу, — прибавила она, указывая на Чиосси.

Принц Мурад удивленным и вопросительным взглядом посмотрел на Чиосси.

— Где мой сын? Правду ли говорит эта девушка? — вскричал он.

— Точно так, ваше высочество, — отвечал с поклоном мушир, меняясь в лице, — маленький принц находится во дворце.

— И никто не известил меня об этом? Никто не привел ко мне принца Саладина?

— Об этом, вероятно, забыли, ваше высочество.

— Как! Забыли передать отцу его ребенка? — запальчиво спросил всегда хладнокровный, почти флегматичный принц и немедленно вернулся во дворец. — Я тоже когда-нибудь забуду награждать своих слуг! Это неслыханное дело! Где мой сын?

Чиосси был вынужден отвести маленького принца к отцу. О Реции больше никто не заботился. Но она достигла своей цели, отдала Саладина принцу и, успокоившись, покинула дворец. Когда через некоторое время принц Мурад вспомнил о дочери Альманзора, а Саладин с несколькими слугами бросился во двор, чтобы позвать Рецию к своей матери, она была уже далеко.

Она велела лодочнику перевезти себя на другой берег и отправилась в путь отыскивать своего Сади. Но ноги ее скоро устали, и к вечеру, пройдя значительное расстояние, она поняла, что слишком поздно ухватилась за мысль следовать за мужем: невыразимая усталость одолевала ее. Она была на холме, далеко за предместьем Скутари. Поблизости было разбросано несколько бедных хижин. Здесь жили разные обнищавшие или выселенные из города мастеровые. Они сами построили себе эти жалкие, покривившиеся деревянные хижины и занимались кто выделкой циновок, кто шитьем туфель, кто починкой посуды. Работу свою они сбывали в городе и тем добывали себе скудное пропитание.

Недоброй славой пользовались эти люди, леность и нерадение довели их до того, что они вели совершенно животную жизнь, упиваясь опиумом.

Реция взглянула на хижины, ее так и влекло туда, она нуждалась в людской помощи, прежде чем наступит холодная ночь. Но она не могла идти дальше и упала возле дороги. Начинало быстро темнеть. Смертельный страх овладел несчастной женщиной, она была одна в этом уединенном месте, вдали от всякой людской помощи.

Она звала, но никто не приходил, бедняжке казалось, что она умирает, она плотнее завернулась в свою теплую одежду и прислонилась к дереву. Темнота совершенно скрывала ее, были слышны только ее тихие стоны.

В это позднее время одна горбатая старуха возвращалась из города, где она продала работу своего мужа, старого башмачника Гафиза, и выручила за это немного денег. В веселом расположении духа, гордо побрякивая монетами, шла она к своей старой хижине, где ютилась вместе с мужем.

Старая Макусса и Гафиз были родом из Персии, но уже с давних пор жили в Константинополе. Сначала они были довольно зажиточны, имели отличный дом, но всевозможные несчастья мало-помалу разорили их, и старый Гафиз сделался башмачником.

Но это нисколько не уменьшило его добросердечия, его веселого нрава и страсти к написанию стихов. Сидя в своей жалкой хижине и молотком вколачивая сапожные гвоздики, он сочинял в такт какие-нибудь стихи. Когда же Макусса бранилась, что случалось очень часто, так как она ни за что не могла привыкнуть к своей бедной жизни, Гафиз сейчас же сочинял на нее стихи и был очень доволен, если они ему удавались.

Эта старая чета была еще самая почтенная среди обитателей маленьких хижин, хотя старая Макусса в последнее время и не пренебрегала никакими средствами для приобретения денег. Гафиз довольствовался малым, он никогда не говорил ни о своей прежней зажиточности, ни о своем несчастье и терпеливо переносил свою участь, не ропща даже в тех случаях, когда ему в старости приходилось голодать. В свое утешение он сочинил на этот случай опять-таки стихи.

Ты духа не теряй, Гафиз! Придется в старости узнать, Как тяжко, больно голодать, Чтоб при хорошем ты житье Не был суровым к нищете.

Итак, старая Макусса шла этой дорогой и, услышав тихие стоны, пошла к месту, откуда они доносились, чтобы узнать, в чем дело. Не будь она в веселом настроении благодаря полученным деньгам, она не сделала бы этого и равнодушно прошла бы мимо, так как чувство сострадания она давно уже потеряла с тех пор, как сама стала бедна.