Сумерки Эдинбурга

Керридвен распахнул внушительную железную дверь, явно выкованную еще в Средневековье. Она захлопнулась за их спинами с гулким лязгом, дрожью отдавшимся в стенах пещероподобного здания. Процессия оказалась в большом помещении с кафельным полом и голыми кирпичными стенами, укрытыми десятилетиями наносившейся краской. Иэн не мог отделаться от мыслей о том, что скрывается под слоями краски и свидетелями каких страданий довелось быть этим стенам. Язычки газового пламени дрожали в рожках на бурых кирпичных стенах; сквозь ряд вытянутых узких окон в помещение заглядывали скудные отблески дневного света, сумевшие пробиться через завесу сырого зимнего тумана. В этой просторной комнате с высоким потолком и окнами Иэн почувствовал себя заметно лучше.

Вдоль дальней стены тянулся ряд каменных столов на привинченных к полу стальных основаниях. Все они были одного размера — под человеческое тело. На третьем от стены столе лежал накрытый обтрепанной грязной простыней труп.

Керридвен эффектно, словно исполняющий свой коронный номер фокусник, сдернул простыню:

— Пожалте. Ждет не дождется, бедолага, чтоб за ним пришел кто-нибудь.

Иэн взглянул на него:

— Семья? Невеста? Никого?

Керридвен отрицательно покачал головой, обдав собеседника запахом перебродившей выпивки из-под седеющих усов:

— Не-а. Может, кто и приходил сюда в ночную смену, да только вряд ли.

Иэн взглянул на распростертое перед ним тело. Юноша оставался полностью одет, его голова была повернута под странным углом — видимо, при падении случился перелом шеи, а может, и нескольких позвонков в придачу. Однако, несмотря на множество сильных гематом и других заметных повреждений, было ясно, что при жизни это был следивший за собой, ухоженный и даже симпатичный молодой человек. Густые светлые волосы обрамляли овал лица с правильными и чистыми чертами. Одежда — также весьма пострадавшая — была хорошего качества и весьма недешевой. В высшей степени странно, подумал Иэн, что у такого человека не нашлось родственников или друзей, готовых оплакать его кончину.

— Вижу, вы еще не сняли с него одежду, — сказал он Керридвену, — в карманах было что-нибудь?

Керридвен переступил с ноги на ногу и кашлянул:

— Да вроде ничего такого — грязный платок, ключей связка… а, да — еще карта игральная. Тройка треф, сэр.

— Я хотел бы на нее взглянуть.

— Постойте-ка, вроде не выбрасывал… — сказал Керридвен, охлопывая карманы своего халата. — Точно! Вот!

Иэн взял карту. Рисунок оказался необычным — три пляшущих скелета в залихватских красных фесках. Трефы были центральной частью каждой из фигурок.

— Странная карточка, сэр, — сказал сержант Дикерсон, заглядывая Иэну за плечо.

— Странная, — согласился тот, аккуратно опуская карту в нагрудный карман пиджака, а потом снова повернулся к Керридвену. — А каких-нибудь личных вещей — кошелька, например, часов или колец — не было?

— Не-а. Может, те забрали, что тело нашли.

— Не сомневаюсь, — сухо кивнул молодой инспектор. Служители эдинбургского морга были хорошо известны своим обычаем «освобождать» усопших от не нужной им более собственности, однако краденое при этом скрывали так искусно, что уличить кого-то было крайне непросто. Держатели же бесчисленных городских ломбардов и эдинбургские скупщики краденого всегда без вопросов принимали вещь и быстренько перепродавали ее, заметая следы.

Керридвен снова переступил с ноги на ногу и кашлянул, явно желая как можно скорее уединиться с бутылкой, что ждала его в каморке дежурного.

— Я вам еще понадоблюсь, джентльмены?

— Спасибо, мистер Керридвен, — думаю, мы справимся и сами, — ответил Иэн.

— Ну, тогда я пошел. Свистнете, как уходить соберетесь.

Развернувшись, Керридвен поспешил вон из комнаты, и его торопливые шаги вскоре стихли в коридоре.

Сержант Дикерсон поскреб подбородок:

— А разве он не должен присутствовать при осмотре тела, сэр?

Иэн поглядел вслед сбежавшему Керридвену:

— Служителям морга не впервой пренебрегать своими обязанностями по зову бутылки, сержант.

Ответный смешок Дикерсона прозвучал в этом скорбном окружении так неуместно, что сержант тут же осекся и опустил взгляд на лежащий перед ними труп.

Мертвое тело являет собой картину одновременно любопытную и мрачную. Сперва смотрящий ощущает инстинктивное отвращение к смерти и ко всему мертвому, затем это чувство сменяется болезненным любопытством, удивлением, и, наконец, приходит очередь печали. Если же тело не обезображено, то иногда возникает странное ощущение, будто человек вовсе не мертв, а того и гляди откроет глаза и сядет.

Хотя Иэну уже случалось иметь дело с трупами, он раз за разом вынужден был проходить все перечисленные стадии. Тело молодого Вайчерли уже начало разбухать за счет расширения скопившихся в пищеварительной системе газов. Кровь постепенно покидала ткани, оттекая к тыльной части тела, и кожа трупа обретала серый оттенок смерти — то, что называют трупными пятнами. Тем не менее лицо покойника до сих пор сохраняло отпечаток кротости и благородства. Хотя, быть может, после разговора с хозяйкой Вайчерли Иэн был пристрастен, но в любом случае чертовски жаль, подумал он, что в сущности еще мальчишка погиб так неожиданно и страшно. И тут в голове у инспектора появилась строфа одного из его ранних стихотворений:

Вновь встретимся с тобой у черной смертной двери, которой ты покинул этот мир Со всеми похотьми его и разочарованьем, с его скорбями и весельем — со всем, что словно кровь отхлынуло от побледневшего лица.

Дикерсон неловко переступил с ноги на ногу.

— Что теперь, сэр?

— Что вы думаете об этом молодом человеке, сержант?

Дикерсон вытер ладонью потный лоб — несмотря на царившие в помещении сырость и холод, его лицо пылало.

— Он… он умер, сэр.

— Что ж, блестяще. А что еще?

— Я не совсем понимаю, о чем вы.

— Мертвые говорить не могут, поэтому за них это должны сделать мы.

— Ваша правда, сэр.

— Так что?

— Э… что именно вы имеете в виду, сэр?

— Каждое преступление — это повесть, история, рассказанная задом наперед. Мы знаем, чем она закончилась, и должны выяснить, что случилось в ее начале и середине.

— А как мы это сделаем?

— Взгляните на него, сержант, и расскажите, что видите.

Дикерсон уставился на тело Вайчерли и с трудом сглотнул:

— Ну, он совсем молодой, кажись.

— Что еще? Что скажете о нем как о человеке — внешность, манера одеваться?

— Ногти у него ухоженные.

— Хорошо. Еще что-нибудь о руках?

Поежившись, Дикерсон поднял кисть мертвеца и стал ее разглядывать.

— Я б сказал, что кожа очень гладкая, сэр.

— И что же вы теперь можете о нем сказать?

— Он точно не рабочий. Поди, большую часть жизни в помещении просидел.