Сумерки в полдень

— Это он привез, конечно, из Лондона, — сказал Пятов и озадаченно сдвинул светлые брови. — Но в чем увидели поворот к лучшему там, в Лондоне? В Судетской области идут уличные бои, некоторые города захвачены нацистами, и чехословацким полицейским частям приходится отбивать их. В стране введено чрезвычайное положение, и чехословацкий посланник в Берлине сказал вчера Григорию Борисовичу, что войскам дан приказ отразить оружием любую попытку немцев пересечь границу. По всей Германии идет мобилизация, в Саксонии запретили проводить сев озимых, у крестьян это, разумеется, вызвало недовольство, у городских жителей — панику: значит, действительно скоро война. Как мог Лондон увидеть во всем этом поворот к лучшему, уму непостижимо…

Тревожным вестям, которые сообщил Пятов, Антон мог противопоставить только предположение, что Хэмпсон знает что-то такое, чего не знают они. Оба согласились, что на ужин с англичанином надо непременно пойти. Англичанин, по убеждению Володи, захочет рассказать о том, что заставляет его думать о скором улучшении обстановки: хорошее не скрывают.

В половине седьмого мальчик-посыльный постучал в дверь Антона и сказал, что молодую госпожу из соседнего номера и его ждут внизу.

Хэмпсон встретил их у хозяйской конторки. На нем было легкое осеннее пальто с бархатным воротником, белый шелковый шарф, в руках он держал шляпу и перчатки. Выглядел он празднично, и Антон мысленно похвалил себя за то, что догадался надеть свой лучший костюм, а Елену за то, что она надела черное платье, которое делало ее еще более стройной. Взяв в гардеробной плащи, они вышли на улицу.

Вечер был погожий, но прохладный, и Елена, затягивая поясок светлого плаща, зябко поежилась. Хэмпсон и Антон одновременно предложили ей руки. Елена легко вышла из затруднительного положения, улыбнувшись, она взяла под руки обоих: удобнее и теплее.

— Я не хотел торопить вас с этим ужином, — сказал Хэмпсон, когда они отошли от отеля, — но сегодня у меня единственный свободный вечер.

— Вы очень заняты? — спросила Елена.

— Да, в последнее время очень.

— Стараетесь помешать развитию международных событий в плохую сторону?

Хэмпсон скосил глаза на соседку, словно хотел удостовериться, шутит она или спрашивает всерьез. Красивое лицо Елены было серьезным, и он ответил тоже серьезно:

— Ныне все стараются помешать развитию событий в плохую сторону.

Антон понял, что Елена помогает ему начать нужный разговор, и поспешил заметить:

— Все стараются помешать развитию событий в плохую сторону, а они все же неуклонно движутся только в плохую сторону.

— У событий, как у движущихся предметов, есть своя инерция, — отозвался Хэмпсон.

Они дошли до угла и остановились, поджидая такси. Усадив Елену и Антона на заднее сиденье, Хэмпсон, поместившийся рядом с шофером, повернулся к ним.

— Посольские знакомые советовали посетить «келлер» под ратушей. Говорят, там пока еще кормят прилично и коричневые рубахи не беспокоят посетителей сбором «пожертвований». Если не возражаете, поедем туда?

Елена и Антон не возражали. Минут через десять-двенадцать машина остановилась перед большим кирпичным зданием с узкими окнами и высокой, островерхой крышей.

За тяжелой, обитой черным железом дверью их встретил круглолицый, лысый привратник в кафтане с золочеными позументами на рукавах и воротнике, сказав: «Прошу, господа!» — довел до дверей просторного, уходящего куда-то в глубину подвала и передал «оберу» — старшему официанту во фраке, белом крахмальном галстуке и лакированных туфлях. За «обером» они прошли мимо загородок с каменными решетками, мимо трехстенных комнатушек, где массивные деревянные лавки окружали большие столы, над которыми на черных цепях свисали железные кованые фонари, бросавшие решетчатые тени на белые скатерти и красные кирпичные стены.

«Обер» предложил им трехстенную клетушку недалеко от оркестра, разместившегося на невысоком деревянном помосте. Положив перед каждым пухлое меню, он, поклонившись, вышел. С трудом разобравшись в меню, они наконец остановились на некоторых блюдах, не ведая, что скрывается под их мудреными названиями.

Кельнер принес закуски и разлил вино.

Хэмпсон поднял высокий бокал на уровень глаз и посмотрел через него на Елену.

— Предлагаю выпить за здоровье нашей дамы, которая согласилась разделить наше общество и трапезу.

— За нашу даму! — подхватил Антон.

— Нет, я не согласна! — объявила Елена, опуская уже поднятый бокал. — Я предлагаю первый тост за то, чтобы все было хорошо и всем было хорошо.

Хэмпсон засмеялся.

— Что ж, против этого тоста трудно возразить. От души поддерживаю!

Антон тоже охотно присоединился к тосту, и они выпили. Рейнское вино было терпковатым, но приятным на вкус. Кельнер налил снова, спросил у Антона, понравилось ли вино, и, узнав, что понравилось, предложил принести еще бутылку.

— Ну а теперь я предлагаю вернуться к моему тосту, — произнес Хэмпсон по-английски, поднимая бокал. — За нашу даму, которая напоминает мне, как много потерял я, покинув Москву.

— Не печальтесь, Хью, вы еще можете вернуться в Москву, — сказала Елена.

Хэмпсон отрицательно покачал головой.

— В Москву я попаду теперь не скоро, — сказал он, не спуская своих откровенно восхищенных глаз с лица соседки. — Но надеюсь скоро встретиться с вами в Лондоне.

— Чудесно! Вы покажете нам ваш родной город?

— С радостью. И Лондон, и его окрестности — они очень красивы, особенно вдоль Темзы.

— Вы хотите расстаться с мистером Гендерсоном? — спросил Антон.

— Нет, пока нет, — односложно ответил Хэмпсон.

— Мистера Гендерсона переводят в Лондон?

— Нет, его не переводят в Лондон, но скоро ему придется поехать туда. Ему надо серьезно лечиться.

— Неужели посол может оставить свой пост в такое трудное и опасное время? — воскликнул Антон, вспомнив слова Володи Пятова, что Гендерсон скорее предпочел бы умереть, нежели отказаться от своего поста в Берлине.

— Оно скоро перестанет быть трудным и опасным, это время! — сказал Хэмпсон убежденно.

Антон понимал, что более удобный момент узнать замыслы Лондона вряд ли представится за весь вечер, но как подступиться к Хэмпсону? И снова помогла Елена.

— Вы, мужчины, наверно, будете упрекать меня, что я вмешиваюсь в ваши дела, — сказала она, — и, может быть, найдете, что серьезный разговор старит меня, но я все же хотела бы знать, действительно ли трудные и опасные времена скоро останутся позади. Вы спокойны, потому что знаете все, а я ничего не знаю, поэтому не могу найти себе места.