Сумерки в полдень

Когда промчался еще один военный эшелон, Антон спросил, не обращаясь непосредственно ни к американцу, ни к англичанину:

— А зачем им перебрасывать эти войска из Австрии? Они бы могли ударить по Чехословакии и оттуда…

— Могли бы, — согласился Фокс. — Им даже удобнее ударить оттуда.

— Тогда в чем же дело?

Фокс взглянул на американца, приглашая его ответить русскому, но Чэдуик сделал вид, что не понял намека.

— Дело, по-моему, в том, — сказал Фокс, — что нашему премьер-министру выбрали этот путь встречи с Гитлером. И эшелонам приходится делать некоторый крюк.

— Вы думаете, этот крюк делается специально для гостя?

Фокс поднял стакан, внимательно посмотрел на него, будто хотел убедиться, много ли осталось бренди, и проговорил:

— Думаю, что да, для гостя. Уж очень открыто и шумно это делается.

— И как по-вашему, произведет это впечатление?

Фокс оторвался от созерцания стакана и коротко взглянул на Антона.

— Провинциалы легко попадаются на такие штучки.

— Вы считаете английского премьера провинциалом?

— В международных делах — да, — ответил Фокс.

Он потрогал свои очки, словно хотел убедиться, достаточно ли крепко сидят они на его тонком носу, и добавил:

— К сожалению, не просто провинциал, а преуспевающий провинциал, то есть ограниченный, самодовольный и самоуверенный. Как все преуспевающие люди, он убежден, что его умение перехитрить деловых конкурентов и соперников — это воплощение ловкости, проницательности и мудрости.

— А не слишком ли вы суровы к своему премьер-министру?

— Суров? Почему суров? — удивился Фокс. — Я назвал его хитрым и ловким — это не осуждение, вовсе нет. В деловом мире нашей страны мистера Чемберлена высоко ценили и ценят именно за эти качества. У нас всем известно, что семейный бизнес Чемберленов — у них в Бирмингеме две большие компании — процветал благодаря ему, и нынешний премьер-министр многое сделал для того, чтобы слава семьи, как и ее доходы, выросла.

— Зачем же он ударился в политику? — спросил Чэдуик, ухмыляясь. Он был доволен тем, что заставил англичанина заговорить о своем премьере.

— Все Чемберлены честолюбивы, — ответил Фокс. — Им мало богатства. Им нужна слава! Почет, памятники на главных площадях городов.

— А не слишком ли поздно этот Чемберлен, — Чэдуик кивнул в сторону вагона, в котором ехали гости, — взялся за поиски славы, почета и памятников?

— Он пытается наверстать то, что не удалось другим Чемберленам.

— А что им не удалось?

Отвесная черная скала, вдруг придвинувшаяся к самому окну вагона, погасила на короткое время сияние дня и обрушила на них грохот поезда, заставив смолкнуть. Когда скала сменилась глубокой впадиной и в купе стало светлее и тише, Фокс снова потрогал пальцами очки. Лишь убедившись, что очки на прежнем месте, он повернулся к американцу.

— Старому Джозефу Чемберлену не удалось стать премьер-министром Великобритании, хотя он яростно хотел этого, — заговорил Фокс, кривя тонкие губы в осуждающей улыбке. — Он с детства готовил старшего сына Остина к государственной карьере и не пожалел денег, чтобы дать ему европейское образование. Затем фактически купил ему место в парламенте и проложил дорогу в большую политику. Но слишком надменный вид и жалкий, тонкий голос помешали Остину, несмотря на все его усердие, стать лидером партии и, следовательно, премьером. Младшего сына, Невиля, отец невысоко оценивал. «Хороший счетовод, — пренебрежительно сказал он, — и ни на что другое не годится». Но Невиль оказался не только хорошим счетоводом, но и хорошим управляющим делами семьи — старательным, дисциплинированным, фантастически трудолюбивым: приходил в контору первым, уходил последним, пока не заканчивал все дела, намеченные на день. Лишь за год до своего пятидесятилетия он впервые познакомился с политикой, и когда пять лет спустя его привлекли в правительство, то дали самый неблагодарный пост — генерального почтмейстера, который обычно предлагают политическим соперникам, чтобы унизить их и заставить обидеться и уйти из политики. Но Чемберлен не обиделся и не отказался. Он взялся за дело с таким же старанием, с каким вел дела семьи в Бирмингеме: приходил раньше всех, уходил позже всех, намечая по утрам задание на день и не покидая рабочего стола, пока не перечеркивал последний пункт намеченного плана. «Счетовод» оказался образцовым чиновником, а почтовое ведомство — самым упорядоченным учреждением. Сдержанный, замкнутый, без политических и личных друзей — говорят, он доверяет свои тайные думы только жене и давнему помощнику Горацию Вильсону, — Невиль Чемберлен решил, что после брата Остина, который умер, не выполнив воли отца, на него легла обязанность упрочить славу Чемберленов. Сибарит Болдуин охотно перекладывал на плечи «счетовода» все нудные правительственные дела, в том числе и запущенные финансы, и Чемберлен, перешагнув рубеж своего шестидесятилетия, оказался канцлером казначейства — по традиции на последней ступеньке лестницы, ведущей к заветному посту премьер-министра. И когда семидесятилетний Болдуин собрался отдать не часть, а все свое время рыбной ловле и коллекционированию лирических стихов, «кливденская клика» остановила свой выбор на Чемберлене. Его религиозность и ненависть к революции в сочетании с трудолюбием, упрямством и хитростью удачливого дельца делали последнего из Чемберленов идеальным кандидатом в премьеры с точки зрения этой «клики», и она посоветовала Болдуину назвать его своим преемником.

— Что это за «клика», которая решает, кому быть премьером? — спросил Чэдуик.

Фокс посмотрел на американца с явным удивлением.

— Вы не слышали о «кливденской клике»?

— Слышал, но что это такое, не знаю, — ответил Чэдуик. — Мне советовали спросить вас. Говорят, вы сделали на ней имя и даже состояние.

— Я сделал состояние? — воскликнул Фокс. — Кто мог сказать подобную чепуху?

— Ваши коллеги.

— «Коллеги, коллеги», — раздраженно и обиженно повторил Фокс. — Иногда мои коллеги могут такое наплести…

— Но какое-то отношение к этой «клике» вы все же имеете, — поспешил заметить Чэдуик, не дав англичанину договорить. — Одни говорят, что вы открыли ее, другие — что создали или даже изобрели.

— Чепуха! Чепуха!..

Фокс замахал обеими руками, точно отгонял от себя дым.

— Не создавал я эту «клику» и не открывал. Она была, действовала за кулисами, и сведущие люди знали об этом давно, хотя не осмеливались открыто говорить, а тем более писать.

— А вы осмелились?

— Да, осмелился.

Еще в Москве Антон читал и слышал о влиятельной, но загадочной «кливденской клике»; английское слово «сет», которое употребляли Фокс и Чэдуик, переводилось на русский язык как «клика», хотя оно имеет несколько значений не столь уничижительного характера — «группа людей», «кружок единомышленников», — и сейчас он, слушая с интересом и нетерпением спор между американцем и англичанином, воспользовался первой паузой, чтобы повторить вопрос, оставшийся без ответа: в самом деле, что это за «клика»?

Фокс поправил очки и пристально вгляделся в его лицо: не хочет ли русский подхватить игру американца? Лицо Антона было внимательно и серьезно, и Фокс ответил:

— Я доказываю, что за кулисами нашего правительства стоит тайная группа очень влиятельных людей, которая фактически направляет политику страны, не неся ответственности ни перед парламентом, ни перед народом.

— Кто входит в эту группу?

— Я же сказал, это тайная группа.

— Почему она называется «кливденской»?

— По названию поместья лордов Асторов, где она собирается.

— Это там, где встречались ваш премьер и герр Риббентроп?

— Да, там.

— Лорды Асторы, имя которых было также названо при встрече на аэродроме, участники группы или только хозяева имения?

— По моему убеждению, участники группы, и очень влиятельные. Леди Астор, кстати сказать, американка. — Фокс поклонился в сторону Чэдуика, — объединила вокруг себя в парламенте группу правых депутатов, которые поддерживают нынешнее правительство особенно усердно и шумно, а лорд Астор создает нужное им общественное мнение.