Сущность Альфы

– Вижу, вас заинтересовал мальчишка, Сасори-кун, - не без ехидства подметил Момочи, вновь дернув за цепь. – Что ж, позвольте представить: Хаку – моя собственность. Малыш, - альфа почти ласково потрепал мальчика по волосам, - поздоровайся с Сасори-куном

– Здравствуйте, - едва слышно сказал мальчик, а после повернул голову в сторону красноволосого, тут же столкнувшись с ним взглядом и едва заметно улыбнувшись

Сасори не мог дышать, не мог двигаться, не мог трезво мыслить и, тем более, не мог контролировать себя. Мальчик был прекрасен, утончен, изящен, чист, и, а это отчетливо чуялось по его запаху, не мечен, но, в то же время, столько боли и горести было в этом кротком взгляде, в этой робкой улыбке, что Акасуне на миг и самому стало больно, где-то внутри, там, где бесновалась его сущность. Альфа смотрел на этого, по сути, ещё ребёнка, и давился собственным негодованием, был поражен, причем неприятно, до побелевших костяшек пальцев, когда увидел на шее мальчика ошейник с выгравированным на нем именем Момочи. Омега был маткой – и это неоспоримый факт, к тому же маткой, которому дали имя, маткой, у которого скоро должна была начаться течка. Злость и гнев вместе с током крови ударили Акасуне в голову: это ж за какие такие заслуги мальчишка получил имя? Что мог такого сделать этот ребёнок, этот омега, чтобы ему присвоили имя? Быть великолепной шлюхой – вот что, иначе никак. Сасори, взбудораженный этой догадкой, и думать позабыл о чистом запахе мальчишки, не это его сейчас волновало, не это рвало его ментальные щиты в клочья, не это освобождало из оков его сущность, запах отошел на второй план, оставив только полный мольбы и просьб взгляд омеги, взгляд затравленного, едва живого существа.

– Хаку – мой подарок, - как ни в чем не бывало, продолжал Момочи, улыбаясь лишь уголком губ, - за верную службу Красной Луне, разумеется. Он, - альфа оскалился и резко вздернул мальчишку вверх, сильно сжимая его лицо в своей, казалось, огромной ладони, - моя личная матка, что я уже и собираюсь доказать через пару дней

Во взгляде омежки была только покорность и смиренность, но, где-то глубоко внутри этих антрацитовых глаз, Сасори увидел ненависть, причем полыхающую так ярко, что об неё невольно можно было обжечься. Мальчишка был необычен – это красноволосый признал сразу, вот только эта необычность вызывала в нем боль, сперва душевную, выворачивающую его сущность наизнанку, а теперь и физическую. Акасуна всматривался в эти глубокие, завораживающие своей таинственностью глаза и никак не мог понять причину двойственности своих чувств. С одной стороны он ненавидел этого омегу, фактически шлюху, которая бунтовала против своего хозяина, которая уже принадлежала кому-то, которая была всего лишь подстилкой для многих, маткой, призванной лишь выпячивать зад и воспроизводить потомство, но с другой… с другой стороны все было сложно.

Акасуна задыхался, будто его шею сдавили невидимыми клещами, будто ворот рубашки превратился в удавку, будто это на нем был ошейник принадлежности. Все тело ломило и выкручивало, будто он несколько часов проспал в неудобной позе, будто его вытянули на инквизиторской дыбе, будто само по себе тело было не его, а чем-то инородным и отдаленным. В груди полыхало пламя злости, огонь подбирался к его сущности, которая рычала и была готова к броску, жар разливался по венам, окутывая гневной дымкой, искажая мир перед глазами, окрашивая его в багровые цвета крови. Челюсть сводило болью, будто ему сейчас нарочито медленно ломали кости, будто впивались когтями в кожу, будто разделяли мышцы на ниточки и вили из них веревки. А ещё была обида, такая горькая и непередаваемая, такая предрешенная и глубокая, такая хорошо скрываемая, но разъедающая внутри, такая, что порождала ненависть к самому себе. Обида душила его, рвала изнутри, подкатывала к горлу, билась внутри него, смешивалась с сущностью, желала выплеснуться и вцепиться обидчику в горло, но, понимая свою обреченность, только и могла, что стекать по щеке жаркой капелькой слезы.

Сасори дотронулся до своего лица, ощущая под пальцами влагу, и, в тот же миг, видя, как прозрачная капелька скатывается по щеке мальчишки, скапывая на пол и теряясь в ворсе ковра. И Акасуна понял – это были не его эмоции, не его ненависть, не его обида. Это были чувства мальчика… омежки… его омежки… его Пары. И альфа не сдержался, впервые за долгое время полностью раскрывая свое биополе, которое всколыхнуло атмосферу вокруг, от силы которого дрогнули бумаги на столе, от мощи которого затрепетало пространство, тугие витки которого устремились к альфе-конкуренту и его омеге, желая подавить первого и заполучить второго.

– Но-но-но, Сасори-кун, - ментальные щиты Забудзы трещали, но пока держались, и это дало возможность мужчине буквально впечатать в себя мальчишку, перемещая руку ему на шею и сжимая её до мгновенного посинения кожи. – Как не вежливо с вашей стороны нападать на меня и столь нагло претендовать на мою собственность

– Отпусти его, - прорычал Акасуна, поднимаясь. Биополе вилось вокруг альфы стихийно, несдержанно, вольготно, но все же больше не пыталось потянуться к конкуренту и сжаться вокруг него в плотное кольцо, дабы не навредить омеге.

– Хаку – моя матка, - с издевкой в голосе выплюнул эти слова Момочи, дергая за именной ошейник, демонстрируя правоту своих слов и тем самым ещё больше распаляя красноволосого, - но у вас есть шанс спасти его от этой участи, - альфа брезгливо оттолкнул от себя мальчишку, от чего тот плюхнулся на пол плашмя, а Акасуну пронзила новая волна физической боли в груди. – Ваше согласие, Сасори-кун, в обмен на его свободу, - мужчина победно хмыкнул. – Выгодная сделка, не правда ли?

– У меня нет ни малейшего повода доверять тебе, Момочи, - Сасори больше не разменивался на уважительные приставки и отбросил все то раболепство, которое вынужден был терпеть. Его маскировка раскрыта, он больше не бета в глазах этого мужчины, он снова альфа, сильный, готовый защищать свое, и он будет защищать до победного, даже до последнего вздоха, он обязан защитить своего Истинного омегу

– И не нужно, - Забудза фыркнул, нарочито сильно дернув за цепочку, чтобы мальчишка вновь сел перед ним на колени, что омега незамедлительно и выполнил, что ещё больше взбесило Акасуну. – Вы соглашаетесь сотрудничать, а я, в свою очередь, передам Хаку в Омежью Келью и буду наблюдать. Если вам вздумается разорвать наш договор, или же предпринять какие-нибудь необдуманные действия по отношению к моей матке, или же подключить связи Учих, то я в любой момент смогу отдать приказ, чтобы мальчишке перерезали глотку, хотя, - альфа хищно усмехнулся, - не факт, что изголодалые по близости беты выполнят этот приказ в ту же минуту

– Думаете, мне есть дело до судьбы этой подстилки? – шаткий ход, конечно же, учитывая то, что только что он чуть ли не заявил свое право на свободного омегу, но попробовать все же стоило, хотя в тот же момент Акасуна отчетливо почувствовал боль от унижения, но с этим он разберется потом, когда придумает, как спасти свою Пару

– Не думаю – вижу, - Забудза, очевидно, больше не видя смысла в продолжение разговора, встал, до звона натянув цепь и заставив мальчика подняться следом. – В вашем распоряжении неделя, а после я потребую ответ на свое предложение

– Сомневаюсь, что оно изменится, - гордо бросил красноволосый, хотя и понимал, что в данный момент он проиграл. Конечно, можно было вступить с альфой в ментальную или же физическую стычку, но Акасуна опасался за омегу: в битве двух сильных альф тот определенно мог пострадать, тем более не факт, что столь гнусный тип, как Момочи, не прикроется им, как живым щитом

– И, тем не менее, - Забудза уже подошел к двери и даже вытолкал за неё безропотного омегу, когда, очевидно, не удержавшись, обернулся, в победной ухмылке добавляя. – Я же говорил, Сасори-кун, что найду ваше слабое место

Альфа ушел, и Сасори, наконец, усмирив бунт своей сущности, грузно плюхнулся в кресло, пытаясь обдумать и придумать. Красноволосому и так было понятно, что каким-то образом Момочи узнал, что он – альфа, хотя, если учесть все детали, это было не так-то и сложно, всего лишь нужно было проследить его родословную, а вот как этой мрази удалось найти его Истинного, Акасуна не мог понять. Вряд ли, идя сюда, Забудза знал об этом факте, этого никто не мог знать, только боги, но, похоже, мужчина рассчитывал на то, что Сасори, как добропорядочный альфа, проникнется к мальчику сожалением или же среагирует на запах предтечного омеги, хотя это и был отчаянный ход, ведь, не окажись Хаку его Истинным, Акасуна и пальцем бы не пошевелил ради него, как бы гнусно это не звучало. Но, как бы там ни было, факт оставался фактом – он встретил своего Истинного, свою Пару, но тот был маткой, омега принадлежал другому, и ещё не известно, за что же он все-таки получил имя. Похоже, боги вновь испытывали его, подарив столь болезненное счастье, но Акасуна уже давно не полагался на вседержителей и не внемлил их воле, он привык все делать по-своему, порой рискуя и принимая опрометчивые решения. Момочи думает, что победил? Хорошо, пусть думает, но Сасори не намерен отступать, по крайней мере, не после того, как наконец-то встретил своего Истинного, но и методы по его спасению должны быть радикальными, а значит, ему вновь понадобится помощь Итачи.

– Неплохо отдохнули, правда? – Наруто, слегка потянувшись, зашел за другом в его дом, к тому же, задавая этот вопрос, он определенно знал, о чем говорит. Вторую половину дня они действительно провели весело, по крайней мере, увидев Кибу, Сай будто ожил, даже пару раз улыбнулся и сказал больше, чем несколько слов, Инудзука же, в свою очередь, трещал без умолку, рассказывая обо всем подряд и стараясь сгладить напряженную обстановку. Пожалуй, если бы не некоторые обстоятельства, то эту встречу четырех старых друзей вполне можно было принять за обыденную, вот только больничный запах, казалось, въелся в одежду, стойко напоминая, что не все так хорошо, как кажется. К тому же, Намикадзе не мог не заметить, что Гаара чем-то подавлен, хотя он и старался это скрыть, но их особая ментальная связь, естественно, сделать это ему не позволила, что, пожалуй, ещё больше бесило Собаку, и на чем Наруто старался не концентрировать свое внимание: захочет – сам расскажет.