Суженый смерти

– Какой большой дом... А с виду не скажешь, - Свечкин вздрогнул от эха. Оно было такое же, как в пещере или каменном гроте.

– Просто иди со мной, - она была совсем рядом, почти прижавшись к нему, и говорила это на ухо. Его сводила с ума эта близость.

– Свет... Он тебе неприятен?
– Александр тоже говорил очень тихо, дыша ей в шею.

Она хохотнула, коротко и дерзко.

– Это для тебя же необходимо. Иногда лучше не знать, что может скрывать тьма....

И он ей поверил. Свечкин попал в нетипичную, почти экстремальную ситуацию, в которой не знал как себя вести, и принял единственно верное решение слушаться проводника, как слушался бы полкового командира. Все что происходило, было иррационально - холод ее кожи, светящиеся фосфором глаза, огромная по ощущениям пещера внутри приземистого домика, и тайна ее слов.

Они шли вперед, казалось, минут пятнадцать.

– Удивительно, что ты так часто выходишь в магазин.... Я б на твоем месте службой доставки пользовался, - он улыбнулся. Чувство юмора ему никогда не изменяло.

– Фигуру нужно поддерживать, пешие прогулки полезны для здоровья.

У Свечкина к Марье был миллион вопросов, но он знал: она ответит, только когда сама захочет, что-то выспрашивать у нее в лоб было бесполезно. "Настроена ли она на откровенный диалог?", - спросил себя Свечкин и не смог ответить.

С первых минут пути, когда тепло помещения и аромат сена сменила прохлада ночи, почувствовался запах хвои. Неспешный шум леса дарил умиротворение, а камень под ногами перешел в невысокую траву и мох, по которому было удобно и мягко идти. Они пробирались сквозь лес, но ветви не драли кожу, не мешали идти, ни один корень не вылезал коварно из земли, подстерегая путников. Деревья слабо шелестели под несуществующим ветром, воздух нес несравненную сладость смолы. И не было никаких звуков присутствия живых существ, ни птиц, ни животных, вообще никого, хотя даже спиной Александр чувствовал какое-то бесшумное движение и чье-то неустанное присутствие.

– За нами следят?
– спросил он у Марьи.

– Наблюдают. Пока ты со мной тебя никто не тронет.

Наконец, еще через какое-то время, они остановились. Марья что-то прошептала, и на небе появилась луна, как будто вырвавшаяся из пелены туч. Привыкшему к полной темноте Свечкину ночное светило показалось не менее ярким, чем солнце. Девушка и ее спутник находились на вершине утеса, у подножья которого посреди обширной поляны расположился деревянный сруб в два этажа. Обычный дом без террасы или веранды, с четырехскатной крышей, но мужчина был поражен: в доме не было окон. Ни одного, как не было и забора, ограждающего дом, не было крыльца. Одна лишь массивная дверь с широкой ступенькой, и все. За домом простирался черный лес, который, казалось, поднимался до неба верхушками елей и сосен. Так как Александр стоял на возвышении, кругозор был широк, но насколько хватало взгляда, лес уходил в горизонт. Луна кроваво-зловещего цвета, спелая и большая, висела в антрацитовой вышине и знала на все ответы; вот только задать ей вопросы было некому. По небу плавно текли легкие облака, рваные и невесомые, и чудилось, будто их мерное течение уже целую вечность ничто не могло нарушить. Свечкин глубоко вдохнул прекрасный свежий воздух, опьяняющий своей первозданностью, и закрыл глаза.

– Красота неописуемая.

– Я рада, что тебе понравилось, - Марья прищурила веки.
– Это мой мир.

– А что...
– Александр хотел повернуться назад, но железная хватка тонких пальцев удержала его на месте.

– Даже не вздумай оборачиваться, - голос Марьи отдавал сталью.

– А ты сильная, - он констатировал факт с раздражением в голосе.
– Не люблю, когда мне кто-то что-то приказывает.

– Сильнее чем ты думаешь. Для твоего же блага, поверь.

– Пошли в дом, - Александр смирился.

Сидя перед камином, от которого шел спокойный жар, Александр не мог отвести взгляда от девушки, откинувшейся на спинку уютного невысокого мягкого кресла. Молчание затягивалось.

– Кто ты, Марья?
– он решил начать разговор с прямого вопроса.

Она на мгновение оторвала взгляд от пламени, и посмотрела Свечкину в глаза. Но промолчала.

– Ладно, а зачем ты меня сюда привела?

– Ты сам пришел. Ты гость, не забывай.

– Ох.... Ну и тяжко же с тобой общаться.

– А ты помолчи, - она улыбнулась.

Он взял ее руку, и нежно сжал в своей, одарив долгим взглядом. Рука по-прежнему была холодна. Марья не стала ее убирать.

– Я не знаю с чего начать. Тебе вообще любопытно узнать, почему я тебя искал?

– Понравилась, наверное?
– она смотрела на пламя.

– Глупости.

Девушка посмотрела на него удивленно:

– Да что ты? Серьезно?
– Александру редко когда приходилось слышать столько сарказма в интонации.

– Я тебя не стану разуверять, но только из-за того, что ты мне понравилась, я вряд ли стал искать с тобой встречи. Мало ли красивых девушек на Земле?
– он не лгал, так как уже справился со своими эмоциями, привыкнув к необычайным чарам Марьи.
– Нет, ты по-настоящему притягательна, и не один я так считаю. Наверное, все мужики на тебя слишком бурно реагируют. Но мне это ни в чем не мешает. Просто я ценитель женской красоты, но не теряю от этого голову.

– Да?
– она сверкнула глазами, и Александра обдало таким жаром желания, что свело ноги, хотя на лице не дрогнул ни один мускул. Он умел справиться с любыми эмоциями, когда это было необходимо. Оправдалась догадка, что магнетизм девушки самое настоящее колдовство, и теперь она просто сжигала его своими чарами. На лбу выступила испарина, по телу ходили волны тепла, стук сердца отдавал в ушах, под ложечкой засосало, а в довершение всего в груди что-то оборвалось, как бывает при резком попадании самолета в воздушную яму или при скоростном спуске на лифте. В душе неистовствовала буря эмоций; ему одновременно хотелось упасть перед ней на колени, чтобы целовать ноги, и разорвать на лоскуты голыми руками. Марья своими чарами сводила с ума, и чтобы успокоиться, Свечкин начал мысленно, в деталях, разбирать АКМ, давая каждой запчасти точное название и описание. Поначалу это давалось с неимоверным трудом, но потом процесс затянул и дело пошло на лад.

– Это и все, что ты можешь?
– он улыбнулся, хотя и несколько натянуто.
– Я же говорю, я могу управлять собой, - в голове он прокручивал подробную схему ударно-спускового механизма.

Она промолчала, разозлившись, но теперь Александру стало совсем худо. Голова загудела как колокол, перед глазами все поплыло, они заболели от напирающего давления, и Свечкин перестал чувствовать свое тело. Но он не сдался, не попросил прекратить эту пытку - он просто провалился в темноту. По ощущениям Александра обморок длился недолго, и, открыв глаза, он увидел склоненное над собой лицо Марьи. Его голова покоилась на коленях девушки. Она сидела на полу, а он лежал, свернувшись клубочком. Марья обвила его шею своими пальцами, и насколько до того они были жесткими и неприветливыми, настолько же сейчас они были нежными и мягкими. Александр перевернулся на спину, заглянув в глаза, и с удивлением заметил в их глубине, среди зелени оттенка болотной ряски, поселившееся беспокойство. Свечкин моргнул пару раз, проверил свое тело на предмет ощущений, и понял что все в порядке. Он не спешил выбираться из ласкового капкана ее рук, чувствуя помимо всего прочего неимоверную слабость.

– Могла убить, - только и произнес хрипло он. Она знала, о чем речь.

– Прости...
– она сконфузилась.
– Я поддалась эмоциям.

– У тебя эмоции? Я лишь однажды видел в тебе крайнюю свирепость, и больше ничего. Ты же холодна как истукан, Марья, - он говорил спокойно, медленно, уверенно и сухо. Это было не раздражение, это было осознание, что тебя чуть не убили из-за своего махрового эгоизма, поддавшись ущемленной гордыне. И все по одной простой причине: Свечкин поставил под сомнение несомненное превосходство девушки над собой.

Она молчала, лишь отвела взгляд в сторону пламени, пальцы на шее Свечкина дрогнули. А он продолжил, так как его уже достала игра в таинственность, которую навязывала Марья. И ее холодность, и ее высокомерие, и ее непробиваемость выводили из себя. Мужчине было все равно, что девушка своими фокусами чуть не загнала его в могилу, он не раз был в шаге от этого. Его раздражала в первую очередь ее холодность по отношению к нему, в то время как он испытывал страсть. И опять же всему виной был махровый эгоизм, который просыпается в каждом, лишь дело коснется неоцененных по достоинству чувств.