Свадьбы не будет, Светлый!

И за ее сына моя дочь собралась замуж… За Белиала Дармкора, который кружил девушкам головы просто потому, что мог это делать.

Я ведь растил Лили умной, серьезной, вдумчивой.

В какой момент все пошло не так?

— Пойдем умоемся, — позвала Лили Бенджамина и бросила на меня опасливый взгляд. — Мы сейчас вернемся. Пап…

Я кивнул и прищурился, посмотрев на Белиала Даркмора, всего покрытого сажей, синяками и ссадинами. Тот не обратил на меня внимания, разглядывая шею Лили.

— У тебя там кровь, — тихо сказал Белиал. Или правильнее называть его Белзом? Скоро ведь породнимся, к сожалению. — За ухом. Пойдем, обработаю тебе рану.

Обернувшись, Лили посмотрела на него так нежно и радостно, что я в который раз подумал: надо было удавить Белиала до того, как все прояснилось.

Исключительно из благих соображений.

Погоревала бы, конечно, зато потом вышла замуж за хорошего человека.

Я пропустил момент, когда Сэмми увел маму в гостиную, а Медея… а где она?

Триединый.

Быстрым шагом я направился прочь из особняка, дернул на себя дверь и ухмыльнулся.

Медея, стоя у калитки, разговаривала о чем-то с мужчиной в зеленой рубашке.

Откуда он, к слову, взялся у меня в доме?

Кое-какие идеи у меня были, но, разумеется, верить в “у меня с ним роман”, я тоже не собирался.

Уж слишком настойчиво мама вела меня в подвал.

Она терпеть не могла Медею и все отговаривала меня на ней жениться.

Глядя на Белиала Даркмора, стоящего рядом с Лили, я так сильно ее понимал… Очень сильно.

Ладно.

У меня всегда остается возможность оторвать ему… что-нибудь, если он ее обидит.

Из благих побуждений.

Во имя семейных ценностей.

Ради счастья дочери.

Мужчина в рубашке ушел, дождавшись благосклонного кивка Медеи, а она осталась стоять у дороги. Спустя несколько минут из-за поворота выехала самоходная карета, и я поспешил вперед.

— Вы куда-то собираетесь?

Медея, которая уже ступила на подножку кареты, обернулась.

— Вы!

— Я.

Неужели в самом деле думала, что сможет от меня сбежать? Судя по возмущенному лицу — да. Иногда она все-таки очень наивная.

Медея была невероятно красивой сегодня. Несмотря на черное закрытое платье и траурную ленту, приколотую к груди.

Впрочем, невероятно красивой она была абсолютно всегда.

— Лорд Лайтвуд, я говорила вам уже не раз, я не хочу быть вашей женой! — произнесла она, глядя мне в глаза.

В очередной раз попыталась стянуть помолвочное кольцо, но у нее ничего не вышло.

Фамильный артефакт, который передавался в нашей семье поколениями, его так просто не снимешь. Только я сам могу его снять, расторгнув помолвку.

Делать я, этого, конечно, не собирался. Не для того я приложил столько усилий. Она выйдет за меня и будет счастливой. Точка.

— Это пройдет, — ухмыльнулся я.

— Я сейчас уеду.

— Вряд ли это поможет.

— Да что на вас нашло?! Лайтвуд, это уже не смешно. Поиграли в помолвку — и хватит.

Что на меня нашло?

Хотел бы я знать.

Медея мне всегда нравилась, с того самого момента, как переступила порог АТаС. АТиС. Хотя бы мне нужно использовать правильную аббревиатуру, я ведь ректор.

Она была невероятно красива. Какой-то дикой красотой, природной, опасной. Темные волосы, как водопад, любопытный по-лисьему хитрый взгляд, изящные запястья и тонкие лодыжки, которые она и не думала прятать под тяжелой тканью платья.

Каким-то образом в толпе адептов я умудрялся замечать только ее.

Как она оглядывает сводчатые потолки зала, как наклоняет голову, как улыбается.

Как тайком подсыпает что-то соседу по столу в бокал…

Тогда я мысленно отвесил себе оплеуху и приказал думать о работе, а не о том, что на Медею хочется смотреть, не отрываясь.

Триединый благослови, она ведь адептка.

Ей семнадцать, в конце концов. Я — Верховный светлых, ректор АТиС, у меня множество обязательств, трое детей, застарелая скорбь по погибшей жене и мало что в этой жизни способно меня удивить.

Не говоря уже о том, что Медея — темная. И, если хоть немного похожа на остальных членов ее семьи, с которыми я уже сталкивался, — невероятно опасная талантливая ведьма. Которую я уж точно не хотел подпускать к моим детям.

Я надеялся, что об этом помутнении скоро забуду.

Но не тут-то было.

Медея с самого первого дня, похоже, поставила целью вывести меня из себя.

Оживающие статуи, перепуганные светлые и шарахающиеся от нее темные, вернувшиеся с того света покойники, зачарованная дудочка, которая созывала в главный зал АТиС крыс со всей столицы.

Сэмюэль, которого она пугала при каждом удобном случае в первый год. Потом перестала, я так и не понял, почему.

Я знал, чего она добивается: хочет быть исключенной. Для темных это все равно что аттестат об отличной учебе для светлых.

Но император основал АТиС не для того, чтобы учить только избранных.

И я стал ректором не для того, чтобы оставлять в академии только тех, кто мне удобен.

Император считал, что веками существующий разлом между светлыми и темными необходимо преодолеть. Потому основал АТиС, потому собрал вокруг себя смешанную свиту, потому делал все, чтобы светлые и темные перестали жить в состоянии холодной войны.

Я был с ним согласен и отлично понимал, за что берусь, занимая пост ректора АТиС. И пасовать перед трудностями не собирался.

Даже перед трудностями с лисьим взглядом темных глаз.

Потому Медея доучилась до самого конца — несмотря на все ее усилия.

Один Триединый знает, как мне было сложно.

Нет, не из-за того, что однажды она устроила в АТиС нашествие саранчи, хотя нервы она мне за три года потрепала знатно.

Потому что я никак не мог перестать о ней думать.

Ни.

На.

Один.

День.

Я привык жить с тоской по Амели. Погибшую жену я видел в глазах Лили, в улыбке Бенджамина, в пытливом уме Сэмми. Она продолжала жить в наших детях и у меня в сердце.