Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

— Не веришь? — задирался он и залез на перила. Пошел медленно, стараясь не смотреть на воду. Боязливо постанывали перила, а он, хмелея от опасности, шел, балансируя руками.

— Не надо, слышишь, не надо! — донесся до него отчаянный шепот. Серебров все-таки дошел до опорного столбика. Вера стояла отвернувшись от него. Ему стало стыдно. Хорош бы он был, если б оборвался в воду. Человек за бортом, размокшие документы. Тьфу.

— Тебе, наверное, приятно играть на нервах? — спросила Вера, и он увидел на ее ресницах слезы. — Дурак несчастный!

— Я больше не буду, — виновато сказал он и ткнулся губами в ее шею, в эти нежные завитки волос. — Обиделась да?

Она молчала.

— Ну, скажи, обиделась? — приставал он.

— Не знаю, — прошептала она. — Очень ты нехороший, Серебров, просто не знаю, какой нехороший. Я таким в школе оценку за поведение снижаю, — но после этого она не отнимала руку, когда он брал ее в свою.

Серебров уговорил одного охочего выпить свойского мужика поменяться местами за обеденным столом и пересел рядом с Верой.

— Ну, где наши влюбленные? — спрашивали теперь соседи по столу, если Серебров и Вера запаздывали.

— Мы молодожены, — не уставал поправлять Серебров остряков. — Просто не успели расписаться, а здесь загса нет.

Вера краснела.

— Язык без костей, — сердилась Ирина Федоровна. Она презирала теперь и Сереброва и Веру. А Сереброву начинала поездка нравиться. Он смотрел на берега, которые то взметывались до неба, то покойно ложились вровень с водой, замечал меланхоличные стада коров, стоящие в воде, шапки стогов на пойменных лугах и говорил:

— Пожалуй, центнеров по тридцать сена с гектара здесь берут, а удои, конечно, тысячи четыре от коровы.

— Ах, какой аграрник, — усмехалась Вера. — И все-то он знает.

Они плыли мимо безвестных уютных деревенек с обычными русскими названиями: Широкий Лог, Разбойный Бор, Мысы, Ключи, Звени, Краюхи. Покойны и непритязательны были они. А однажды ранним утром, когда утомленный вчерашним гамом, притихший теплоход вывернул на широкой плес, Серебров чуть не вскрикнул от удивления: перед ним высоко поднимался трехъярусный берег. Вот это красота! У подножия лежали лесистые караваи с отвесно обрезанными лезвием реки краюхами, выше скатертью стлались луга, по которым стекали тропинки, а на самом верху, по соседству с облаками, опять зеленел лес. Безлщдье, покой. Такого красивого горного места Серебров на Падунице еще не видал. «Синяя Грива», — прочитал он название пристани.

По водному зеркалу пронеслась нарядная «Заря», мотовски разбрасывая сверкающие, как чешская бижутерия, струи и брызги и закрыла берег с кучкой уютных домиков, пасеку на лугу, седоусого старика в неуклюжей лодке, плавно качавшегося вместе с берегом. «Вот здесь бы жить, пить густое четырехпроцентной жирности молоко, есть сотовый мед», — подумалось ему. Как жаль, что не было рядом Веры. Она бы определенно согласилась остаться тут.

Обратно шел теплоход без того шума и грома, что вниз по течению. Туристы поскучнели, приумолкли, стали деловитее: притаскивали с берега авоськи с яблоками в надежде довезти их до дому, а потом покрывшиеся ржавыми пятнами яблоки выбрасывали за борт. Шел теплоход, оставляя за собой арбузные корки, огрызки груш. Наступили пресыщение и усталость от безделья.

— Узнав, что предстоит часовая остановка с купанием в той самой Синей Гриве, которая приглянулась ему, Серебров отозвал Ирину Федоровну в сторону и сказал, что они с Верой останутся тут, Сереброву надо навестить тетю Олимпиаду, которая живет вон в том домочке.

— Скатертью дорога! — задиристо откликнулась Ирина Федоровна. — Вы оба мне опостылели. Глаза бы не видели.

— Глупая вы, мы ведь женимся, — проговорил Серебров с укором.

— Ты трепач, Гарольд Станиславович, — отрезала Ирина Федоровна.

— Нет, честно, — вдогонку крикнул Серебров, но Ирина Федоровна не расслышала его. Она спешила к могучему Гоше.

Экскурсанты, ощутив под ногами надежную твердь, а не покачливую палубу, разбрелись, кто на чистый пляж, кто в тень деревьев, а пять или шесть энтузиастов во главе с Витей Гониным целенаправленной трусцой устремились к магазинчику, голубевшему рядом с дебаркадером. Водку в этом году стали продавать с 11 часов, и они надеялись, что такая новинка еще не дошла до тихой пристани.

— Бежат, друг дружку роняют, — повторил Серебров афоризм Помазкина-старшего и повел Веру затянутой травой тележной дорогой вверх на почти альпийские луга. Он рвал ромашки, возмущаясь тем, что у здешнего колхоза не нашлось сил выкосить такие богатые травы собирал пригоршнями малину, угощал Веру.

— А не опоздаем? — спрашивала она.

— Ну, что ты, я у капитана спрашивал, остановку решили продлить, — уверенно успокаивал он ее, шагая вперед.

Они радостно, облегченно вдыхали смолистые запахи сосны и пихты, пресноватый аромат грибов. Видимо, пока теплоход спускался вниз, прошли на Падунице дожди: были видны развороченные бурливыми потоками расщелины, на мягкой земле отпечатались раздвоенные копыта лосей, под ноги заманивающе высылали хромовые шляпки маслят. Серебров приподнимал тяжелые нижние ветви пихт, будто подолом, прикрывшие землю. Там твердо и независимо стояли кряжистые «мужички» — белые грибы на толстых ножках. Вера, став на колени, срезала их. Серебров складывал грибы в предусмотрительно захваченную авоську.

— Благодать какая! — радовалась Вера. — Как здесь хорошо, Гарик!

— Пойдем дальше. Там еще лучше, — заманивал; он ее выше. Ему хотелось подняться на самую вершину гряды. Казалось, что оттуда откроется вовсе необыкновенное, еще ни разу не виденное. И действительно, на самом гребне, где опять были луга и стоял покинутый починок с дряхлыми домами, перед ними; распахнулся широчайший простор, с неоглядно раздвинувшимся горизонтом. От этой широты казалось, не стоишь на земле, а паришь над рекой и полями.

— До чего красиво! — воскликнула Вера и не отстранилась, когда он привлек ее к себе. От долгого поцелуя перехватило дыхание. Серебров растрогался и дрогнувшим голосом проговорил:

— Давай мы останемся с тобой здесь и на теплоход не пойдем.

— Опять! Выдумщик! — рассмеялась она.

— Нет, серьезно. Я там оставил записку.

— Болтунишка. Когда ты перестанешь фантазировать!

Они присели. Далеко внизу открывалась излучина реки, обрамленная ельником. Их теплоход — маленькая белая игрушка, еле заметные, похожие на стрелки компаса, байдарки.

— И мы одни, — прошептал, уважая тишину, Серебров и положил Вере на колени голову. — Ой, как хорошо, не умереть бы, — вспомнил он рякинскую поговорку.

— Дурачок какой, — так же тихо прошептала она, ероша его волосы.

Вдруг снизу раздавись короткие дальние гудки.

— Что-то случилось! — встрепенулась Вера.

— Все в сборе, — сказал спокойно Серебров. — Видишь, они Уже убрали трап и теперь отчалят от берега.

у Веры в лице сначала отразилась растерянность, потом «беспокойство. Она вскочила.