Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

И вот начали в ложбинах мужики метать сено в стога. Серебров, осыпая себя трухой, с кандидатом наук Бабиным подавал косматые навильники озорно покрикивающему стогоправу дяде Мите. Тот с растрепавшейся бородой, в распущенной синей рубахе, веселый, помолодевший слепил своими зубами Сереброва и кричал, принимая сено:

— С подкидочкой давай, Гарольд Станиславович.

— Ой, озор, — стонала, стыдясь, тетка Таисья.

Глядя, как старательно подает сено Серебров, старушки одобрительно переговаривались.

— Гли-ко, мужик-от будто наш деревенский стараецца, ну, мужик, шилом вертитца, везде успел, истинно — шило, — похвально сказала Таисье глухо повязанная платком гулкоголосая костистая старуха Ольга Вотинцева, мать доярки Гальки. Восьмидесятилетнюю бабулю эту выманила из дому сенокосная веселая работа. В прошлом году Ольга еще сама принимала. сено на стогу, но был стог близко от линии электропередачи, и разрядом ее сбило на землю. Подлечилась и опять пришла.

— Ну и обмотка у тебя, Ольга, — шутили мужики, удивляясь двужильности этой старухи.

— Шило, истинный бог, шило, — с одобрением согласливо кивала Ольге Вотинцевой тетка Таисья. Это было высокой похвалой. «Шилом» называли в Ложкарях самых непоседливых, работящих, кипучих мужиков.

Серебров, делая вид, что не слышит этих слов, радостный и потный, подавал лохматое душное, пахнущее мятой сено наплясывающему в поднебесной высоте дяде Мите. Чесалась от пота грудь, саднило горло, хотелось пить, но он не показывал виду, что устал, даже изнемог. Он бы скорее свалился от усталости, чем бросил вилы.

Вечером, ожидая грузовик, сидели мужики на земле, любовались аккуратными стожками, которые все еще очесывал граблями дядя Митя. Словно прибранной, выметенной стала теперь выкошенная ложбина. Мужики вели неспешный разговор о погоде, о пожарах.

— Все теперь человеку покорно: и космос, и земные глубины, а вот погоду взять в руки не можем, — сочувствовал крестьянам сам понявший себя крестьянином кандидат наук Бабин. Миней Козырев почесал осмоленной солнцем рукой тощую татуированную грудь и глумливо перебил его:

— Ученый разговор. Кабы дождь да гром, дак и не нужен агроном, — и сплюнул. — Надо уметь живую кошку съесть и не поцарапаться.

Кандидат наук захохотал.

— Это что означает? Ну-ка? — и принялся шарить по карманам записную книжку.

— Эх вы, молодежь называетесь, — подходя к ним, с осуждением произнес дядя Митя, выбирая из бороды сенную труху. — Да я бы в экое время разве усидел, всех бы девок перешерстил, всех баб водой облил. Весельства никакого нет. Нет весельства, визгу никакого. Разве это сенокос?! Эх!

Закончить дяде Мите укоризненную тираду помешал приехавший за людьми шофер.

— Шитов там из райкома, — пробасил он, подойдя к Сереброву. — Ищет вас.

Пришлось, не успев смыть едкий пот, ехать в контору.

Тяжелым шаркающим шагом Серебров поднялся в кабинет. Маруся Пахомова изо всех сил развлекала Шитова рассказом о маркеловской болезни. Виталий Михайлович, играя соломенной шляпой, невнимательно слушал ее. «Теперь задаст трепку», — подумал Серебров.

— Я не знаю, как с вами разговаривать, — неожиданно обрезая этим самым «вы» всякую надежду оправдаться, начал Шитов. — Что, вовсе на другой планете живете?

Серебров бодливо нагнул голову, он знал, словами ему Шитова не убедить. Розовели окна. Вот-вот опустится темнота. Пока не поздно, надо везти Виталия Михайловича в ближайший лес.

— Хотите, я вам чудо покажу? — легкомысленно спросил Серебров с ненатуральной улыбкой.

— Какое еще чудо? — недовольно покосился Шитое.

Несерьезный этот разговор о каком-то «чуде», веселое лицо Сереброва вызывали у Шитова раздражение. Везде плох был урожай. Нет надежды на корма. Не радоваться надо, а плакать, а этот…

— Подобрал ты людей для Волгограда или даже с этим не можешь справиться? — хмуро спросил Шитов, вставая.

— Можно не отвечать вам тридцать минут? — не переставая улыбаться, спросил Серебров, ведя Шитова к машине.

Когда ехали, Шитов, держа в руках шляпу, хмуро смотрел вперед. Он не верил в чудо.

— Виталий Михайлович, погода-то, а? — проговорил Серебров, чтоб не молчать.

— Что погода, — мрачно откликнулся Шитов. — Для нас хоть золотая будь, — и, повернувшись к Сереброву, сердито спросил: — Из-за чего мы теряем? Думаешь, из-за дождей или засухи? Ерунда! Из-за своей неорганизованности, разболтанности. Помнишь, сидели над ящиком с песком? Продумали. Все с севом справились в намеченный срок, а Ефим Фомич Командиров и иже с ним опять тянулись. У Ефима Фомича два трактора вышли из строя, тракторист руку вывихнул. Потом дожди, видите ли, ему мешали. А дожди-то — один перевалок был.

Виталий Михайлович был расстроен. Видать, где-то в «Труде» или захудалом совхозе «Сулаевский» вовсе никуда негодно шли дела. И в серебровское чудо он, конечно, не верил, но послушно спустился в мглистый отладок.

— Вот, — сказал Серебров, обводя рукой длинный овраг.

— Что вот?

— Вот трава, много травы, а мы веники рубим, на юг за соломой — собираемся, — облизывая пересохшие от волнения губы, проговорил Серебров и стал рвать длинные стебли, показывая их Виталию Михайловичу.

— Да, трава, — непонимающе сказал Шитов. — Ну и что?

Сереброва охватила говорливость. Доказывая Шитову, как много в лесах и низинах травы, он сыпал крахмалевскими выкладками, рассказывал, как они решились платить в три раза больше, чем обычно, и деньги выдавать еженедельно.

— Даже кандидат наук у нас косит, — похвалился Серебров, показывая Шитову давешний ложок, где сметали они с дядей Митей, Бабиным и горожанами четыре первых стога сена.

Шитов молчал, раздумывая.

— Считаешь, что не меньше прошлогоднего возьмете? — спросил он, наконец, и закурил, осветив лицо розовым огнем сигареты.

— Крахмалев говорит, что возьмем, — укрылся Серебров за авторитетом главного агронома.

— Неплохо. Пожалуй, неплохо, — раздумчиво проговорил Шитов. — Ну-ка, свози еще в Лум.

Проводив Виталия Михайловича, Серебров, не включая свет, долго сидел в конторе, глядя в открытое окно. Сгущалась дегтярно-черная темнота. Вдали мерцали огни деревень, тянувшихся по нагорному берегу Радуницы: Коробейники, Светозерена, Тукма-чи. Теперь он знал в них почти каждую старушку, каждого старика и подростка. Ведь они, эти люди выручили его, взявшись по-старинному за косы, чтобы убрать траву. И ведь хорошо получается с сенокосом. Благодаря им хорошо!