Свадебный переполох

— Так ты знаешь…

— И не только я, Кристиан. Слуги все знали еще до того, как я встала.

— Что?! Но откуда?!

— Гивенс рассказала мне о сплетнях среди слуг. Рассказала, когда пришла помочь мне с утренним туалетом.

— Но как слуги узнали?.. Они ведь знают, что никогда не должны являться без звонка.

— Да, но это — наше желание, Кристиан. А у наших гостей — другие предпочтения. Аннабел просила, чтобы ее разбудили в половине девятого и принесли ей кофе, так что миссис Уэллс послала Ханну с кофе, как обычно. И Ханна увидела лампу — твою лампу — на столике Аннабел, когда ставила туда поднос. А поскольку она милая, но не слишком умная девочка, — продолжала сестра, — то и сказала о лампе миссис Уэллс. Та сразу все поняла и тут же обсудила это со старшей горничной, должно быть, с большим удовольствием. Их разговор услышал дворецкий, так что…

— Так что все слуги знают, — со вздохом перебил герцог. Потом спросил: — А ее семья? Они знают?

— Я так не думаю, но…

— А можно ли им доверять? — снова перебил Кристиан. — Я имею в виду слуг…

— Я спустилась к ним и произнесла небольшую речь о вреде, который могут причинить сплетни. Но их молчания я гарантировать не могу. Однако ведь дело вовсе не в этом, не правда ли? Ты, Кристиан, переспал в моем доме с незамужней женщиной, которая находится под твоим покровительством. Ты понимаешь, что это означает?

Герцог опять вздохнул. И, уставившись в потолок, пробормотал:

— Ты совершенно права, разумеется.

— Да, права. Но ты знаешь, что теперь должен сделать?

— Знаю.

Столь короткий ответ показался Сильвии недостаточным. Она подождала немного, затем нахмурилась и взглянула на брата вопросительно:

— Кристиан, и что же?..

Герцог в очередной раз вздохнул.

— Ну… я поговорю с Аннабел. И разумеется, с ее отчимом и дядей. А тебе придется помогать Аннабел и ее матери с организацией, назначить дату, разослать приглашения… и все остальное. Мы представим все это газетам в самом благоприятном свете. То есть я все это время безумно любил ее. И влюбился настолько, что не смог бы вынести, если бы она вышла за другого. Она отказала мне довольно грубо, но после положенного срока наконец согласилась выйти за меня. Ну… и так далее. Думаю, ты сама знаешь, как лучше об этом рассказать.

— Это будет звучать как романтическая история любви, — с усмешкой заметила Сильвия.

— Пусть звучит. А я поеду в Скарборо, встречусь с викарием и подготовлю все. Мы устроим свадьбу там. Когда вы с Аннабел назначите дату, дайте мне знать. Может быть, через две недели?

— Полагаю, выйдет дольше, чем две недели. Ведь ты должен провести в Скарборо не меньше пятнадцати дней, иначе тебе придется просить особую лицензию на проведение церемонии.

— А от этого сплетни только разрастутся, — пробурчал герцог. — Следовательно, я немедленно отправлюсь в Скарборо. И мы напечатаем объявления — как и подобает. Я займусь этим сегодня же. А если ждать слишком долго…

— Все, достаточно, — перебила сестра. — А впрочем… Есть кое-что еще. Кристиан, не могло ли случиться так, что… — Она в смущении помолчала, затем проговорила: — Ведь может быть ребенок, знаешь ли.

Ребенок?.. Проклятие, он даже не подумал об этом. Ему тотчас же вспомнилась покойная жена, и его страх превратился в боль.

— Ты не виноват в том, что случилось с Эви, — поспешно сказала Сильвия — будто прочитала мысли брата. — И Аннабел — не Эви. Ничего похожего.

Герцог молча кивнул, а его сестра продолжала:

— Ты сможешь простить себя за Эви, милый. И за тот брак, который с самого начала был обречен на неудачу.

— Но я не… — Кристиан умолк, когда перед его мысленным взором появилось лицо Эви. — Не думаю, что у меня получится…

— Придется сделать так, чтобы получилось. Ради Аннабел, ради твоего брака с ней, ради ваших детей и ради себя самого ты должен забыть прошлое. — Сильвия сжала его плечо и тут же, поднявшись, вышла из комнаты.

Герцог тотчас выбрался из постели и дернул за шнурок звонка, вызывая Макинтайра. Тот помог хозяину побриться и одеться, так что теперь ему лишь оставалось встретиться лицом к лицу с последствиями своего легкомыслия… и со своим прошлым.

Аннабел сидела на краешке кровати, изучая лампу на прикроватном столике — лампу с молочно-белой подставкой и стеклянным абажуром, лампу, которая ничем, за исключением формы, не отличалась от точно такой же, которую она ночью оставила в комнате Кристиана.

А слуги знали… Она поняла это, когда увидела в зеркале отражение лица кухонной девчонки, оставившей поднос с кофе. Та посмотрела на лампу, затем бросила взгляд на сидящую в постели Аннабел — и снова перевела взгляд на лампу.

Аннабел поначалу не придала замешательству горничной ни малейшего значения, и только потом, когда Ханна ушла, поняла, что вчера вечером брала с собой в комнату Кристиана другой светильник. Именно в этот миг она и осознала все значение своей чудовищной ошибки, но, увы, было слишком поздно.

Час спустя, когда к ней пришла Лиза, чтобы помочь с туалетом, она узнала от своей ирландской горничной, что говорили о ней и о его светлости.

Все слуги думали, что это Кристиан пришел к ней ночью, а затем якобы унес с собой по ошибке не ту лампу. Но детали не имели значения, главное — слуги знали, что она разделила постель с хозяином дома. И кроме того…

Ох, она же не подумала еще об одном последствии. Ведь мог появиться ребенок! Когда она была с Билли Джоном, то еще не понимала — или не задумывалась об этом, — что после любовных утех могут появляться дети. К счастью, от Билли Джона она не забеременела, но вчера все могло выйти иначе. И на этот раз она не могла бы пожаловаться на собственную неосведомленность…

Глядя на лампу, Аннабел вдруг ощутила, что от страха у нее начала кружиться голова. Но стыда она не испытывала. Хотя, наверное, следовало бы. Второй раз в жизни она связалась с тем, кто не мог на ней жениться, и должна была бы сгорать от стыда и раскаяния за свое распутное поведение — как и в тот, первый раз. Ей следовало бы сожалеть о том, что она пришла в комнату Кристиана, а также о тех жарких и страстных мгновениях, которые они провели вместе. Но она ни о чем не сожалела. Не сожалела о том, что вела себя как шлюха. Но о ее поведении стало известно. И если до ее семьи дойдут какие-то слухи или она забеременеет… О, это навлечет позор на всех на них! Только об этом она и сожалела.

Но об остальном?.. Нет, нет, нет! Да и как могла она сожалеть о самом прекрасном, что когда-либо происходило с ней?

Аннабел смотрела на лампу, но видела вовсе не лампу, а полутемную комнату Кристиана. И вспоминала, как гулко билось ее сердце, когда она кралась через весь дом вдоль длинного коридора, надеясь, что правильно запомнила дверь, которую видела во время короткой прогулки с Сильвией. Она вспомнила, как дрожали ее руки, когда она пыталась открыть дверь. А потом, когда она вошла… О Боже!..

Аннабел со стоном закрыла глаза, чувствуя, как по всему телу разливается тепло. И даже теперь у нее перехватило дыхание, стоило лишь вспомнить о поцелуях Кристиана и обо всех тех волшебных ощущениях, о существовании которых она прежде не подозревала. Ох, да ведь она даже мечтать не могла. И уж конечно, все это совершенно не походило на ее первый раз.

Тот эпизод у Гуз-Крика — тогда ей было всего семнадцать — стал самым болезненным воспоминанием. Но этой ночью Кристиан стер все это из ее памяти, с корнем вырвал Билли Джона Хардинга из ее души, хотя ни богатство, ни месть, ни помолвка с графом не смогли сделать этого. Кристиан заставил ее почувствовать себя красивой и желанной, а вовсе не использованной и отброшенной. Кристиан дал ей нечто прекрасное, то, что заменило все старое и грязное. Так разве она могла сожалеть об этом?