Сверхновая американская фантастика, 1995 № 3

— Почему бы и нет? Ведь замужество — привычный источник общения. Только не говорите мне, что вы профессиональная мужененавистница.

— Скажите уж прямо, лесбиянка… — Теперь ее смех прозвучал естественнее. — Лесбиянки не работают в секретных отделах.

— Ну, ладно. Какую бы травму вы ни пережили, все когда-то кончается. Вы не можете ненавидеть всех мужчин.

Улыбка вновь мелькнула у нее на губах.

— У меня нет никакой травмы, Дон. И никакой ненависти к мужчинам я не испытываю. Ненавидеть их было бы так же глупо как… к примеру, ненавидеть погоду.

Она искоса посмотрела на струи дождя.

— А я думаю, что вы таите какой-то страх. Вы и меня-то побаиваетесь.

И тут же — ответный выпад, точный мышиный укус.

— Мне хотелось бы узнать что-нибудь о вашей семье, Дон.

Туше. Я излагаю ей отредактированную версию событий, в результате которых семья, как таковая, распалась. Она посочувствовала мне:

— Очень жаль. Как это печально.

Мы еще немного болтаем о преимуществах одинокой жизни, она сообщает, что любит ходить с друзьями в театр, на концерты и путешествовать. Одна из ее знакомых — главный кассир в «Ринглинг Бразерс». Каково?

Но дальше наша беседа стала проходить все обрывистее, толчками, будто записанная на ленту плохого качества. В промежутках ее глаза окидывают горизонт, и она прислушивается не к моим словам, а к чему-то еще. Что с ней такое? В принципе, то же, что и с любой, далекой от условностей женщиной средних лет, привыкшей к пустой постели. Плюс комплекс работника секретной службы. Руководствуясь долгим опытом, я заключаю, что миссис Парсонс — это классическая мишень для мужчин.

— …Теперь возможностей стало гораздо больше. — Ее голос стих.

— Итак, да здравствует женское равноправие?

— Равноправие? — Она нервно наклоняется, дергает за край серапе и поправляет его. — Все это бессмысленно и обречено.

Мое внимание привлекает слово из Апокалипсиса.

— Почему вы сказали «обречено»?

Она смотрит на меня, будто у меня не все дома, н неопределенно произносит: — Ну…

— Ответьте же мне, почему обречено? Разве вы не добились равных избирательных прав?

Она долго колеблется, а когда решается заговорить, у нее становится совсем другой голос.

— У женщин нет никаких прав, Дон. Только те, которые нам с мнимым великодушием дарят мужчины. Они агрессивнее и сильнее нас, они правят миром. Когда их постигнет очередной кризис, наши так называемые права развеются, будто дым, — вот как этот дым. Мы станем тем, чем были всегда: собственностью. И все беды станут валить на наше «освобождение», как в эпоху упадка Рима. Вот увидите.

Она произнесла эту тираду скучным тоном человека, уверенного в своей правоте. В последний раз я слышал подобный тон, когда один мой знакомый объяснял, зачем ему понадобилось хранить в ящиках своего письменного стола мертвых голубей.

— Ну, что вы. Вы и ваши друзья — это оплот системы, стоит вам уволиться, страна мгновенно развалится.

В ответ она даже не улыбнулась.

— Это фантазия. — Ее голос звучал по-прежнему спокойно. — Женщины действуют совсем не так. Наш мир… беззуб. — Она огляделась по сторонам, словно желая закончить разговор. — Женщины просто хотят выжить. Вот потому мы живем в одиночку и парами, забившись в щели вашего мира машин.

— Похоже на план герильи, — произнес я без тени иронии, явно неуместной здесь, на лежбище аллигаторов. Даже подумал, не чересчур ли я много рассуждал о разных стволах цвета красного дерева.

— В герильях есть что-то внушающее надежду. — Она неожиданно улыбается весело и открыто. — Вспомните об опоссумах, Дон. Вам известно, что опоссумы способны жить где угодно? Даже в Нью-Йорке.

Я улыбнулся ей в ответ, но по шее побежали мурашки. А я-то думал, что это у меня приступы паранойи.

— Не надо противопоставлять мужчин и женщин, Рут. Различия между полами не столь велики. Женщины способны делать все то же, что и мужчины.

— Неужели? — Наши взгляды встретились, но мне показалось, будто сквозь дождь она видит разделяющие нас призраки. Она пробормотала что-то вроде «Ми Лай» и отвернулась. — Все эти бесконечные войны… — теперь она говорила шепотом, — все гигантские авторитарные организации для исполнения нереальных планов. Мужчины живут для борьбы друг с другом, и мы — лишь часть поля битвы. И так будет продолжаться вечно, если мир не изменится целиком. Я иногда мечтаю улететь отсюда… — Она осеклась и тут же резко оборвала себя. — Простите меня, Дон. Глупо, наверное, говорить все это.

— Мужчины тоже ненавидят войны, Рут, — как можно более мягко проговорил я.

— Я знаю. — Она пожимает плечами и встает. — Но это уж ваши проблемы, верно?

Конец беседы. Отныне миссис Парсонс даже не живет в одном мире со мной.

Я следил за тем, как беспокойно она расхаживает, все время поглядывая на развалины. Подобное отчуждение — вполне сопоставимо с мертвыми голубями, и это уже проблема для санитарных служб. Оно может заставить поверить любому шарлатану, пообещавшему изменить мир. Если один из таких «изменителей» действительно обосновался в том лагере, что мы видели ночью, откуда теперь Рут не может глаз отвести, это может стать серьезной проблемой для меня. «В герильях есть что-то, внушающее надежду…»

Ерунда. Я меняю позу и вижу, что перед заходом солнца небо почти очистилось. Ветер тоже стихает. Безумием было бы полагать, что эта маленькая женщина решилась действовать в здешних болотах, повинуясь лишь собственной фантазии. Но странный аппарат, прилетавший прошлой ночью, не был фантазией. Если эти парни как-то связаны с ней, то я помеха на их пути. А место тут как нельзя лучше, чтобы избавиться от тела без следа. А, может быть, один из «геваристов» тоже принадлежит к весьма достойному типу людей?

Абсурд. Честное слово, абсурд. Но еще абсурднее вернуться с войны целым и невредимым и позволить прикончить себя на рыбалке дружку свихнувшейся библиотекарши.

Где-то внизу с силой подпрыгнула и шлепнулась рыба. Рут поворачивается так стремительно, что сбивается серапе.

— Лучше я сейчас разожгу огонь, — говорит она, продолжая всматриваться и прислушиваться.

Ладно, контрольный вопрос.

— Вы кого-то ждете?

В точку. Она замирает, глаза останавливаются на моем лице так картинно, будто в немом фильме с титром «испуг». Наконец, она решается улыбнуться.

— Тут ничего не скажешь заранее. — Она диковато рассмеялась, взгляд так и не изменился. — Пойду… еще наберу плавника.

Она просто кидается в кусты.

Теперь уж никто, параноик он или нет, не назвал бы это нормальной реакцией.

Рут Парсонс или психопатка, или уверена, будто что-то непременно случится — в любом случае, ко мне это не относится. Выходит, я ее напрасно спугнул.

Хорошо, пускай себе съезжает с ума. Я тоже могу ошибаться, но есть ошибки, которые сходят с рук всего лишь раз в жизни. Я нехотя расстегиваю поясную сумку, говоря себе, что если я все правильно рассудил, у меня остается один-единственный выход — принять чего-нибудь от боли в ноге и бежать куда глаза глядят от миссис Рут Парсонс, прежде чем прибудут те, кого она дожидается.