Свет проклятых звёзд
Шрифт:
— Королевство-то наше, оказывается! — леди-вождь алчно прищурилась. — Ельфы эти, надраланы, думают, мы глупые. А мы им не глухари перед своими клушами, не плотва нерестящаяся.
Собеседница кивнула. Да, они обе запомнили, что «хал» на языке надраланов означает «рыба», и это тоже добавляло неприятного осадка.
— Пока они в своих замках песни поют, мы горы из роскоши себе заберём!
— Точно!
— Хал!
— Хал!
В отличие от Старших Детей Эру, Младшие не обладали чутким слухом, поэтому не узнали, как над их планами на будущее смеялись таргелионские Нолдор.
Призраки Таргелиона
Оказавшись
В городе царила гнетущая тишина, стих даже ветер. Обсуждать новости горожане и приезжие опасались, несмотря на отсутствие короля и его свиты: все понимали — о любых высказываниях Морифинвэ Феанарион узнает, и добром это точно не кончится. Многим хотелось бы честно, от души вздохнуть свободно, искренне оплакать несчастных, которым приходилось против воли находиться рядом с принцессой-чудовищем, и кому выпало погибнуть вместе с ней. Страшная жизнь, кошмарная смерть. Но об этом нельзя ни петь, ни говорить, поэтому лучше молчать.
Время от времени кто-нибудь вспоминал, что необходимо изображать скорбь по Митриэль, ужасаться трагедии, поэтому на площадях начинали петь грустные песни, сочинённые через силу.
Чудовищно нелепо!
Решившая прогуляться и посмотреть на город, в котором придётся жить, окружённая охраной и слугами, Оэруиль с облегчением вышла из притихшего дворца, полного картин и скульптур с одинаковыми лицами мёртвой родни супруга.
«Я — пламя, — напоминала королева себе и тем, кого лишила жизни, понимая, что этих призраков подчинить ей вряд ли удастся. — Вы видели мой гнев».
«Не боялись живыми — не устрашимся и мёртвыми», — сама себе ответила за Пилинэль и Митриэль жена Морифинвэ Феанариона, со страхом обняла едва заметный под слоями одежды живот и отвернулась от очередной серебряной скульптуры с невозможно длинными волосами.
«Митриэль так и не исполнила свою мечту о дворце из серебра, названного в её честь, — с трудом посмотрела в мёртвые глаза статуи Оэруиль. — Может быть, возвести в память о ней башню? Когда наугрим найдут жилу…»
Душное безветрие вдруг запело голосом эльфа:
— Увидеть красоту в увядшем цветке,
Пройти по морю дум, не прибегая к тоске,
И удержаться от лишних слов и фраз
Здесь и сейчас…
Стало по-настоящему страшно, однако королева пересилила себя — теперь в Таргелионе хозяйка она. Она! Не безродная торговка маслами, не избалованное богатством чудовище, а законная владычица!
А страшную тайну знают лишь те, кто никогда её не выдаст.
— Ты видишь? Я смотрю в глубину твоих глаз,
Как смотрит застывший янтарь в чистый топаз.
Я убегаю от судьбы, скрываясь за словами о том,
Что юность всё прощает, не зная, что же потом…
Увидеть красоту в увядшем цветке,
Пройти по морю дум, не прибегая к тоске.
И удержаться от лишних слов и фраз
Здесь и сейчас…
Немногие эльфы и наугрим, находившиеся на дворцовой площади, приветствовали королеву, и Оэруиль видела, как меняются лица.
В Таргелионе все:
и жители, и гости, понимали — перемен не избежать. Смерть состоявшей в главном совете Торгового Союза Пилинэль — владелицы сотен Мастерских Очарования сильно повлияет слишком на многое. Останутся ли старые договорённости? Что будет с теми, которые не успели подписать? Развалится её дело или будет процветать?Не сойдёт ли с ума от горя король? А если сойдёт — что делать?
— Хотелось бы, чтоб не было печали с болью, — пели дуэтом эльф и эльфийка на фоне фонтана, изображавшего принцессу Митриэль, льющую на волосы воду из хрустального кувшина, — только радость, только счастье,
Чтоб раны никогда не посыпали солью,
Не входило в дом ненастье.
Песню, видимо, сочиняли без подготовки, стараясь угодить семье нолдорана.
— Когда огромный город засыпает ночью,
Улетаю в небо взглядом:
Оно мне о тебе напоминает очень,
И я знаю, что ты рядом.
Душа, мне твоё имя повторяя, плачет,
Только слёзы не помогут:
Тебя уж нет, и свет дня угасает, значит,
Мои грёзы жить не могут.
Погасла звезда путеводная,
Только нет тебя нужней.
В душе лишь печаль безысходная,
А тоска разит ещё больней.
Появившаяся в столице Оэруиль, которую связывали с возрождением торговой дружбы между Таргелионом и Оссириандом, для многих казалась звездой во мраке.
Новой звездой.
Поэтому песня, похоже, должна была показать королеве отношение несогласных радоваться.
Законная супруга Морифинвэ Феанариона знала: в её адрес говорилось немало злых слов, ведь королева никогда не вела дела, а значит, не умеет этого делать. Радовало лишь одно: ни разу нигде не прозвучало то, чего боялась владычица: «Лучше бы она сгорела, а не Пилинэль!»
Распорядившись наградить певцов, независимо от их благожелательности, Оэруиль прошла мимо кланявшихся и не кланявшихся эльфов, взглянула на тихих насупленных бородатых торговцев и подумала, что скучает по веселью, царившему здесь раньше.
Вернётся радость в Таргелион или нет? Время покажет. А пока нужно поддержать интересы мужа. Другого пути всё равно не существует в этом искажённом мире.
***
Человеческие женщины заметили приближающийся город гораздо позже, нежели эльфы, и далеко не сразу смогли рассмотреть хоть что-то. Однако даже со значительного расстояния было видно — таргелионская столица прекрасна.
Вдруг карета свернула с широкой дороги на зарастающий тракт, по которому, похоже, никто давно не ездил.
— А ну стой! — испуганно крикнула Халет вознице, высунувшись в окно.
Её бодрствующая подруга заёрзала, спящая продолжила храпеть, лишь издав более громкий звук, как бы поддакнув леди-вождю.
— Стой, я сказала!
Карета остановилась, женщина выскочила на то, что раньше было дорогой.
— В чём дело?! Куда ты нас завезти решил, нолодранец?!
Сопровождавшие короля и его гостей эльфы сдержанно заулыбались, король Карнистир, сияя бесцветными глазами и металлом парадного доспеха на фоне чёрного плаща, подъехал на изящном вороном коне и снисходительно взглянул на растерявшую с таким трудом обретённые крупицы манер дикарку. Теперь не спасали ни одежда, ни парик, ни краска на лице — Халет была собой в полной мере: испуганная злобная падальщица, боящаяся предательства чужака.