Свет проклятых звёзд
Шрифт:
Любовь между супругами, вспыхнувшая после появления беловолосого синеглазого сына, вылилась в противоположность весёлому светлому Тьелкормо — родился Карнистир. Феанаро сразу увидел что-то мрачное в малыше, дал ему имя Чёрный и, казалось, решил, будто его вклад в судьбу четвёртого наследника более чем достаточен, поэтому практически перестал появляться во дворце.
Это было очень неприятным осознанием, и Нерданель впервые почувствовала охлаждение со стороны мужа. Даже во время редких встреч, когда, казалось бы, должно хотеться поделиться накопившимися впечатлениями, Феанаро перестал рассказывать всё, что с ним происходило, не упоминал о планах и всё чаще заменял в речи «учеников Валар» и «аманских эльфов» на «рабов
«Этот валандиль не научился принимать решения сам!»
«Аманэльда не знает, что головой не только едят и пьют, но и думают!»
«Он валанмол! Мне не о чем с ним говорить!»
Нерданель стала уставать от накапливавшейся злобы, начала искать совета у других женщин. Обычно любой разговор сводился к тому, что жена всемогуща, когда муж доволен. Больше всех об этом любила рассуждать Индис, которая из-за разлада между Феанаро с супругой перестала узнавать от Нерданель планы её мужа. Разумеется, жена Куруфинвэ понимала мотивы королевы, однако не видела ничего плохого в том, чтобы обсуждать дела главы Первого Дома с правительницей всего народа Нолдор и заранее пытаться предотвратить новые глупости со стороны старшего сына нолдорана.
Изо всех сил следуя советам, эльфийка перетянула внимание супруга с науки на любовь, и родился маленький обожаемый Атаринкэ.
Потом были взлёты, падения, Феанаро больше и больше уходил в работу, а Нерданель, как она теперь понимала, только обманывала себя, убеждая, будто всё по-прежнему.
Да, что-то оставалось неизменным: например — слепая бессмысленная неприязнь к детям Индис и самой избраннице отца, обиды на Валар за отсутствие помощи Мириэль, когда та истлевала на глазах у всего Валинора, и нежелание слушать ничьё мнение, если оно не совпадало с единственно правильным.
Появившиеся на свет близняшки, казалось бы, должны были вновь вернуть Феанаро домой, но вместо вновь вспыхнувших чувств Нерданель получила полное отсутствие внимания мужа и вскользь брошенные слова, что однажды сын Мириэль заберёт семью и вернётся на берега Куивиэнэн.
«Что? — потеряв контроль над собой, жена тирионского принца забыла о правильном поведении с супругом. — Ты подвергнешь опасности себя и тех, кто тебя любит? Ты забыл всё, чем одарила тебя земля Валар? О, да, ты забыл! Ты даже младшему сыну не дал имени! Зато я дам! Я нареку его Умбарто — Обречённый, раз отец выбрал для него и за него путь к бессмысленной погибели! Заберёшь Обречённого с собой — все по очереди отправитесь в Чертоги! А я останусь здесь, в безопасности, и буду ждать, когда вы образумитесь и вернётесь ко мне, осознав, кто был прав!»
Ужасные слова жены действительно впечатлили Феанаро, и тот сразу же дал младшему сыну имя, изменив лишь одну букву, сделав из «Обречённого» «Последнего» и удивительно спокойно упрекнув супругу в неверности идеям мужа, что вовсе не лучше любой иной измены.
Нерданель тысячи раз жалела о той ссоре, уверенная, что не должна была говорить столь ужасных вещей, особенно про младшего ребёнка. И сейчас ей казалось, что муж, создав Сильмарили, сделал для себя идеальных детей, которых будет любить. Которые его не предадут!
А те, что из плоти и крови и созданы не руками и полётом мысли, пусть остаются матери. Прекрасно!
***
Феаноринги расселись по стульям и лавкам, покорно любуясь преображением сокровищницы в циклично менявшемся свете Древ, слившимся воедино с непредсказуемым сиянием Сильмарилей. Непостоянная, словно танец пламени, красота Камней завораживала настолько сильно, что течение времени переставало замечаться.
— Они родились в моих руках! — чуть не плача, восхищённо заговорил Куруфинвэ, и голос мастера задрожал. — В моих ладонях! Это была раскалённая жидкость, которая пела, живая и прекрасная! Она не обжигала меня!
Представляете?И Макалаурэ представил. Краем уха и всё менее внимательно слушая отца, менестрель понял, что в сердце рождается нужная тема:
«Росы на вереске ярко сверкают,
Башни дворцов вознеслись высоко…
Много прекрасного Валинор видел,
Но Сильмарили чудесней всего.
Луч, как струна, зазвенит под рукою,
Музыка всё озаряет кругом…
Свет и мелодия вместе сольются,
Вспыхнут невиданным жидким огнём.
Пламя текучее держит в ладонях
Мастер счастливый, почти не дыша,
Сердце под музыку бьётся неровно,
В жгучий расплав переходит душа.
Жидкое пламя в руках остывает,
Камнем прозрачным станет оно.
И никому во всей Арде отныне
Сделать подобного не суждено!
Взгляд оторвать от камней невозможно,
Душу смущает их красота.
Диво однажды кто только увидит,
Тот не забудет уже никогда.
Первый из них — отпылавшее пламя,
Жар, что под пеплом таится во мгле.
Розовый цвет переходит в лиловый,
И серебристый блеснёт в глубине.
Камень второй — золотое сияние
С рыжими сполохами огней,
Искры мерцают, синие, алые —
То они ярче, то снова слабей…
В третьем играет буйное пламя,
Розовым, алым, багряным маня,
И проступает меж граней кристалла
Жаркий оранжевый отблеск огня.
Свет первозданный играет на гранях,
Музыка слышится в тишине…
Много чудесного Валинор видел,
Но Сильмарилей прекраснее нет!»
И вдруг волшебство закончилось. Привычное золото Лаурелин разлилось по полкам и шторам, заблестело на металле, стекле и кристаллах. Макалаурэ подумал, что мог бы порадовать отца песней, но неожиданно понял — тема Сильмарилей только началась и поэтому выглядит слишком просто. Нужно будет непременно воспеть величайшее творение величайшего мастера, но… Не так. И не здесь. Не сейчас. Но как?! И когда?! Захотелось вскрикнуть в отчаянии, чувствуя бессилие ничтожного творца. Теперь душе менестреля не будет покоя, пока три прекрасных камня не прольются через его сердце совершенной мелодией, однако для этого потребуется очень много времени.
— Я пойду к отцу, — произнёс вдруг Феанаро, убирая шкатулку в сумку, и Макалаурэ опомнился. — Когда вернусь — не знаю.
Даже не посмотрев в сторону сыновей и супруги, мастер вышел из сокровищницы.
«Ты никогда не вернёшься, — подумала Нерданель, опуская глаза. — Потому что ты уже не тот Куруфинвэ, за которого я выходила замуж. Этого нового эльфа я не знаю и знать не хочу!»
Очень злой нимбиньо
— Знаешь, Куруфинвэ, — грустно улыбнулся нолдоран, когда в его мастерскую, заставленную начатыми картинами и пустыми холстами, вошёл старший сын, но показалось, будто ворвалось неистовое пламя, — я всегда рассказывал эльфам сказки, даже когда не умел нормально говорить. В те тёмные времена за меня говорили рисунки. Я рассказывал сказки, а сказки рассказывали меня. Но теперь пришло время мне слушать чужие волшебные истории, которые, похоже, ещё менее правдивые, чем приключения народа нимбиньяр.
— Не надо сказок, отец! — приобняв Финвэ за плечи, вдохновенно выпалил Феанаро. — Это реальность! Я создал звёзды, исполненные сиянием Древ! Сильмарили поют Изначальную неискажённую Тему и создают свою! Они повторяют музыку пламени, вложенного в меня при рождении! Смотри, как красиво!
На столе у окна заблестела драгоценная шкатулка. Мастер открыл замысловатый замок, и всё вокруг преобразилось, изменилось до неузнаваемости.
— Это неописуемо, Куруфинвэ! — ахнул король. — Прекрасно и пугающе. Мне кажется, твои творения дорисовывают картины за меня, а на пустых холстах изображают что-то своё. Сильмарили… Они будто замещают меня собой. Я больше не нужен там, где есть они.