Свет проклятых звёзд
Шрифт:
Почему-то именно сейчас, смотря в серые холодные глаза, Линдиэль вспомнила слова матери, сказанные на грани крика и обвинений, когда дочь заявила, что уезжает из дома, чтобы выучиться искусству войны и вступить в ряды войска героя Астальдо:
«Мой муж, твой отец, запретил задерживать тебя, потому что Вала Улмо дал знак: в мёртвой рыбе была драгоценная звезда, что означает успех кажущегося бесполезным дела. Может быть, это про тебя, нелюбимая непослушная дочь, высосавшая у меня душу, словно впившаяся в плоть пиявка! Погибнешь — не надейся на погребение
Линдиэль хотела, чтобы подобные речи не ранили её, но оставаться равнодушной к словам матери не представлялось возможным, и, страдая от неразделённой любви, эльфийка чувствовала себя окончательно растоптанной после тяжёлого прощания с домашними.
Нолдо терпеливо ждал, делая вид, что не замечает слёз, бегущих по лицу девы, смотрел с почтением, с которым положено было всем верным лорда Турукано относиться к родне господина Новэ Корабела. Этот эльф прекрасно справлялся с отведённой ролью.
Встав напротив воина, которого… попросили? обязали? вынудили?.. учить Линдиэль владеть мечом, взяв тренировочный клинок, эльфийка попыталась в точности повторять каждое движение мастера, сосредотачиваясь лишь на необходимости уметь наносить гибельные удары, не думая о сути смерти. Для получения таких навыков не найти учителя лучше, чем Нолдо, сумевший раз за разом лишать жизни собратьев-тэлери: поднялась рука на своего — чужого тем более не пожалеет.
***
Ириссэ покидала Оссирианд со смешанным чувством. Возможно, если бы тот пепельноволосый охотник, держащий красивых белых ястребов, не начал настаивать на свадьбе, виньямарская леди задержалась бы дольше, однако эльф всё испортил.
Смотря в синее небо, Ириссэ улыбнулась сияющей золотом Майэ Ариэн.
— Ты меня понимаешь, — вздохнула Нолдиэ, — когда в тебя влюблён тот, кто не нужен, нет желания находиться рядом.
Взмывая выше лёгких перистых облаков, сверкая оперением, над побережьем парил Орёл Манвэ, медленно направляясь к северу. Наблюдая за исполинской птицей, сестра лорда Турукано возвращалась мыслями в оссириандский лес, вспоминая, как симпатичный и уверенный в своей исключительности охотник учил дорогую гостью владыки Каленовэ общаться с ястребами.
«Смотри, Аредэль, — с гордостью говорил миловидный Синда с дурацким именем, — как стремителен полёт моего друга? Тебя удивляет, что я называю птиц друзьями?»
Ириссэ подобное ничуть не удивляло, а вопрос лишь вызвал насмешку:
«Девы Семиречья столь недалеки умом, что не понимают, как можно дружить с кем-то, отличным от них внешностью и более умным?»
Охотник рассмеялся. Дочь нолдорана знала, у него есть сестра, мать, племянницы, однако эльф слишком хотел завоевать внимание прекрасной Нолдиэ, чтобы помнить о гордости и ценности настоящей семьи, поэтому был согласен поддержать даже злую шутку.
«Так ты готова рискнуть… хм-м-м… подружиться с моим ястребом?» — задал вопрос Синда.
Сокол взмыл к морозному искрящемуся небу и рухнул на не ожидавшую нападения косулю. У жертвы не было шансов на спасение.
«Да», — сказала Ириссэ, смеясь, смотря на охотника
свысока.Потом были жаркие объятия, однако виньямарской леди пришлось немало выпить не слишком вкусного и будто разбавленного вина, чтобы не думать, насколько этот серый эльф с дурацким именем всё делает не так. Не так интересно, не так страстно, не так…
Не так, как Тьелко.
«В песнях вьюги проходит ещё один год, — вспомнилась больно ранившая песня менестреля отца, — Безразличие, холод, интриг хоровод.
Бой, чтоб выжить, точнее, чтоб существовать,
Чтобы завтра завязнуть в сугробах опять.
Заливает души пустоту сладкий яд,
Королева зимы — не жена и не мать.
Отправляешься в путь, забирая с собой
Раскалённое сердце жертвы другой.
Презирая законы, купаясь в вине,
Разрывая одежды, летая во сне,
Неприступных вершин ослепляющий свет надежды.
Отдавая себя зову плоти одной,
Неизбывной тоски, разрывая покой,
Несмотря ни на что, остаёшься собой, как прежде.
Небесной красоты земное воплощенье,
Неуловимый призрак, исчезающий в ночи,
Отдавшие тебе своей души горенье,
Как мотыльки для пламени свечи…
Не стоят ничего, как та игрушка,
Затерянная в памяти навек
В прекрасном светлом парке, где её девчушкой
Оставила на мраморной скамье».
Соколы и ястребы забивали дичь, а наивный Синда влюблялся всё бесповоротнее, видя, как его птицы благосклонны к гостье, как доверяют ей, как разрешают гладить белые, пятнистые, серые и коричневые перья. Охотник тоже позволял ласкать себя и, чувствуя, что теперь не сможет жить без холодной гордой Нолдиэ, окончательно разочаровал её в себе.
«Что ты делаешь?» — изумилась Ириссэ, когда эльф упал перед ней на колени.
«Будь моей навек! Стань моей женой!» — взмолился друг птиц.
Дочь верховного нолдорана уехала в тот же день и теперь, подъезжая к владениям брата, со странным чувством смотрела на парящего в небе Орла Манвэ.
Нет! Туркафинвэ Феанарион недостоин любви точно так же, как и тот глупый Синда! Нет! Тьелкормо заслуживает гораздо больше порицания, чем наивный оссириандский охотник, ведь бросил брата в беде!
Недоумевая, как могла впустить в своё сердце такого жалкого Нолдо, Ириссэ направилась к брату, надеясь услышать хоть что-то приятное или просто отвлекающее.
«Как я могла полюбить недостойного? Как могла корить себя за то, что бросила его? И почему, проклятье, делаю это до сих пор?!»
***
— Можно мне поехать на Митрим, папа? — умоляюще посмотрели синие горячо любимые глаза, и Турукано не смог сдержать улыбку.
«Как же она похожа и не похожа на Эленвэ, — подумал виньямарский лорд, снова ловя себя на том, что только после смерти жены признал её право называться мужским именем. — Иттариэль досталась от мамы красота: милые черты, фигура, волосы и глаза. А воспитаннице Эльдалотэ Эленвэ подарила силу духа».
— Линдиэль рассказывала про театр, я хочу побывать там! Папа, ну пожалуйста!