Свет проклятых звёзд

— Ни за что бы не стал рядиться орком, — вдруг сказал Эсуил, снимая с огня дичь, — даже если это вопрос жизни и смерти! Это мерзко! Недостойно! Вы слышали о странных орках в Таргелионе? Химрингские воины молчат о военных делах, зато верные короля Маглора пару раз обмолвились о том, что их обвиняют в безответственности, приписывая плохую службу на границе, мол, сквозь «Дыру Маглора» орки лезут. Но воины уверены, что мимо них никто не мог пройти, а после Аглареб всех прорвавшихся в Белерианд врагов перебили!

— Стать орком — худшее, что может случиться с эльфом, — кивнул золотоволосый кареглазый воин. — Однако я хочу услышать объяснения!

— Йавиэрион, — Филинквэ похлопал юного собрата по плечу, — никто здесь не думает о предательстве. Я пошёл за моим королём не только потому, что мой лучший друг Индвэ долго меня уговаривал, приводя разные аргументы. Я любил Валар и готов был многое им простить, готов был верить, что всё снова будет хорошо, но ни один из оставшихся в Амане королей более не казался мне достойным, а Валар считать непосредственными лидерами, минуя арана, не решался. Кто я, чтобы настолько приблизиться к ним? Валар не меня избрали. — Охотник хмыкнул. — Уходившие в Эндорэ владыки тоже казались мне не теми, за кем я бы следовал, не оглядываясь. Я никогда не понимал вражды Феанаро и Нолофинвэ, не оправдывал ни одного, ни другого, поэтому очень рад, что король Инголдо выше подобных дрязг. А заодно мне не обидно, что моя жена не пошла со мной в Исход. Если уж самого Финдарато не поддержала супруга, то и мне горевать не о чем.

— Мы отвлеклись, — Сайвэ посмотрел в ясное синее небо. — Воримо, пойдём со мной к поляне с дикарями, а Филинквэ останется здесь — расскажет остальным, кто на этот раз будет нашими друзьями. Полагаю, надо готовиться к неожиданностям.

***

Посмотрев с неодобрением на почти достигшего высшей степени блаженства дикого менестреля, сын валинорского нолдорана обернулся к Эрьярону и очень осуждающе покачал головой.

— Финдарато Инголдо, Финрод Фелагунд Ном, — плавно положив ладонь на грудь, произнёс нарготрондский владыка, — не хочет это видеть. Некрасиво!

Какая-то седая женщина испугалась, бросилась обнимать занятого собой музыканта. Тот мгновенно рассвирипел, потому что очень хотел закончить дело, но его отвлекли, и желание пропало. Не обращая внимания на истошно орущего и вырывающегося соплеменника, старуха начала что-то умоляюще кричать и размахивать свободной от крепкого объятия рукой.

— Не знаю, что она имеет в виду, — тихо сказал Эрьярон, — но тебя явно поняли неправильно.

— А как сделать, чтобы поняли правильно? — съязвил Финдарато.

Верный собрат пожал плечами, сделал шаг в сторону от своего владыки и показал жестами, что демонстрировать возможности своего достоинства следует там, где никто не видит.

Люди испугались ещё больше, женщина уволокла куда-то горе-музыканта, и воцарилась тишина.

— Может, уголь на подносе надо было взять и поджечь? — предположил Эрьярон.

Король развёл руками. Надеясь, что не каждое его действие будет сопровождаться публичным самоудовлетворением или паникой дикарей, Инголдо взял из-за пояса кремень.

Старики с углями, злые и растерянные, заметив внимание, приободрились, подтолкнули вперёд юнцов.

Немного подумав, Финдарато подмигнул собрату и дал знак бдившему поблизости Орикону.

Третий золотоволосый эльф оказался на поляне и протянул своему королю щит, украшенный символом Нарготронда.

Нарисованный на металле факел так потряс стариков, что они оба затряслись и упали бы, если бы на помощь не подоспели собратья.

Финдарато хотел снова запеть, потому что из всего, что он делал, дикари спокойнее реагировали именно на музыку, но вдруг горизонт начал светлеть, восходящее солнце озарило верхушки деревьев, и люди, до этого момента считавшие Инголдо небесным светилом, а других эльфов — вероятно, его детьми, поэтому боявшиеся к ним приближаться из-за опасности сгореть в небесном священном пламени, поняли — перед ними вовсе не солнце. И страх, смешанный со священным трепетом, сменился иными чувствами.

Правитель народа алкарим

Палач нанёс последний из положенных ударов хлыстом и облизнулся, смакуя попавшую на лицо кровь виновного.

Колдовской мрак, скрывавший земли «чёрного врага эльфов» Мелькора от жара лучей светоча Ариэн, давно смешался с едким смрадным дымом множества печей, сжигавших уголь, жидкое топливо и мусор в чудовищных количествах, и люди всё чаще болели: кашляли, задыхались, покрывались сыпью и экземами. Чем больше была примесь орочьей крови, тем проще переносилось загрязнение воздуха, тем реже рождались нежизнеспособные уродцы, однако всё равно из-за недостатка света и еды кривоногие и сутулые, прыщавые беззубые полулюди умирали всё более молодыми, тяжко хворали с ранней юности, население росло лишь за счёт ежегодной беременности способных рожать женщин и ненасытной жажды мужчин долбить каждую дырку между ног, чему хорошо способствовала растущая всюду сорная трава, облегчавшая боль, снимавшая усталось и быстро возбуждавшая даже покойника. Плодившиеся в том числе против желания и в результате насилия самки обеспечивали своего владыку рабами и воинами в достатке, а качество потомства от людей не требовалось.

Кровь была везде: на помосте, где стегали подвешенных за руки преступников, на палачах, на земле, даже на ближайших зрителях.

Сегодня к месту казни согнали рабов со всех ближайших шахт, мастерских и стройплощадок — ситуация возникла крайне серьёзная, не случавшаяся ранее. Каждый обязан был увидеть, что стало с преступниками, и понять, как страшно наказание за бунт. Разве это сравнить с обычной поркой, на которую кто-то посмел обидеться?

«Неосторожное слово — удар! — приличными словами прокручивал в памяти выкрики протестовавших Даритель. — Непочтительный взгляд — удар! Недостаточное усердие в работе, независимо от причины — удар! И хорошо, если изобьёт надсмотрщик-орк. Если за дело возьмётся Балрог — шансов выжить не останется — огненный бич будет хлестать редко и вроде бы не слишком сильно, не то что орочий кнут, но боль, постепенно вгрызающаяся в раны, оставленные тёмным пламенем, сведёт сначала с ума, а потом — в могилу!»

А чего они хотели? Чтобы Айнур им служили? Как бы не так!

Связавшись с людьми, владыки севера Средиземья узнали, во что может превратиться разъярённая толпа смертников, которым нечего терять. Айнур впервые столкнулись с тем, как глубоко презирающие друг друга мало живущие особи объединяются во злобе, будто становясь единым обезумевшим организмом, стихией, с общей волей и одной лишь целью — уничтожить. Ни орки, ни кто-либо другой, никогда так не поступали.

— Подданные Сияющего Владыки! — раздался с помоста звучный, усиленный колдовством голос. — Здесь и сейчас мы подводим итог глупейшего поступка, ознаменованного попыткой орков и людей жить в мире в нашей благодатной земле!

Стоя среди замученных до смерти или полусмерти бунтарей, Даритель водил внимательным взглядом по толпе. Грязной кровожадной тупой необразованной толпе, пустые, затуманенные алкоголем и травой взгляды которой выражали страх, усталость, похоть и желание посмотреть на казни ещё. Блистая чернёными доспехами и дивной красотой, Майя понимал — его люто ненавидят, однако слишком боятся, чтобы напасть. Даже все разом. Мозги заработали! Надо же! Эти жалкие выкидыши Творца поняли, что Айнур, будь то волколаки, крылатые вампиры, Балроги или сам Даритель, неуязвимы для ничтожных кусков гнилой плоти. Пусть захлебнутся в своей злобе, пока мы блистаем над ними!

Турингветиль с подрощенным выводком крупных, словно человеческие дети, мышей подлетела к помощнику Мелькора и, обратившись женщиной, встала рядом, молча наблюдая, как вампиры вцепились в одного из недобитых бунтарей.

— Кто-то смог объединиться ради общей цели, кто-то — нет, — продолжил говорить Даритель, сохраняя презрительный тон. — Однако не все двинулись в верном направлении, события последних дней не оставили сомнений в том, что перемены необходимы.

Майя снова обвел взглядом собравшихся.