Свет проклятых звёзд
Шрифт:
Устремившись в чащу, эльф подумал, что не хотел бы случайно утонуть в болоте или попасться хищникам, убегая от собственных собратьев. Это слишком глупо и позорно даже для такого ничтожества, как он.
До слёз хотелось верить, что судьба готова дать шанс исправить хотя бы малую часть из содеянного.
— Пожалуйста, Эру Илуватар! Умоляю!
***
— Где моя власть?! Где вся эта хвалёная власть и вседозволенность, о которой говорят?! Где?! Где мои верные люди?! Почему они не спасают своего вождя?! Где?!
Оказавшись в руках опьянённых местью и кровью собратьев, Армах был заперт без воды и еды
Отчаянные вопли боли разносились по площади, нисколько не пробуждая жалость к несчастной беззащитной жертве, а наоборот, распаляя желание отыграться напоминанием о том, как кричали те, кого сам Армах приговорил к смерти.
Хадор вместе с друзьями и кузенами, несмотря на советы старших не ходить к месту казни, пришёл на площадь и, видя, как его близкие и знакомые, рассвирепев и потеряв человеческий облик, истязали окровавленное воющее тело, думал, что во всём этом есть нечто неправильное, однако…
Как жаль, что нельзя присоединиться к торжеству правосудия!
Примечание к части Песни:
«Честь» из рок-оперы «Барраяр»,
«Косово поле» гр. «Кипелов»
Диссонансный аккорд
Наблюдая за тем, как подданные осторожно грузят на повозки сосновые саженцы, лорд Арагарон всё глубже погружался в неприятные мрачные размышления.
Подданные… Эти эльфы сейчас готовы подчиняться своему молодому господину, однако если любой из владык Дортониона, будь то дядя Айканаро, отец или мать, скажет бросить работу и отправляться на войну, они подчинятся. Однако, если король Финдарато прикажет отказаться от сражений и пошлёт этих эльфов обучать смертных, они покорно сложат оружие и отправятся во Дворец Мудрости.
Арагарон не знал, к какому логическому выводу хотел бы прийти в итоге, однако понимал — лучше думать об иерархии и переподчинении подданных, нежели вспоминать, как годы назад во время посадки молодых сосенок познакомился с юной девой, которая сломала жизнь дортонионскому лорду.
Злость снова обессилила, дневной золотистый свет померк, и эльф подумал, что в следующий раз, когда ненавистная любимая Вирессэ приедет к родителям, приказ короля запретит ей покидать границы Соснового Королевства.
Если ей нравится быть жертвой похищения и женой тирана, пусть узнает — Дортонион тоже может быть тюрьмой.
***
Во сне был огонь. Он медленно надвигался сплошной стеной, и пока полыхал безопасно далеко, однако присутствовало понимание — рано или поздно пламя настигнет даже тех, кого защищает вода.
— Мне ли бояться пожара? — расхохотался Айканаро. — Мне? Злому Огню? Я разожгу встречное пламя, более горячее и неистовое, нежели любое другое!
«Этот огонь нельзя победить, — сказал кто-то за спиной. — Можно только спастись, если вовремя убежать, улететь, уплыть. Но сквозь него невозможно пройти. Тема его — зло. Подобное притянет подобное, заиграет в унисон, и более сильная мелодия поглотит слабые. И ты — лишь диссонансный аккорд в этой симфонии».
В сердце вспыхнула злоба:
«Спасаться бегством? Что за глупости? Я не диссонансный аккорд! Во мне нет искажения!»
«Искажение, — заговорил откуда-то взявшийся Белемир с целой кипой книг, — оно везде. Но Пойтар писал,
что победить его может каждый».«И как же? — Айканаро продолжал смеяться. — Где тот, кто это говорил? Знаешь ли ты, кем он был? Где он, а где я? Что может посоветовать этот смертный?»
Белемир открыл одну из книг, стоя на фоне приближающегося пламени. Остальные тома повисли в воздухе, некоторые начали тлеть.
«Это традиционное имя племени Кра-кру, что жило рядом с гнездовьем серокрылов, а после — ушло вместе с Жуухом к эльфам и почти забыло свои обычаи. Они так же подчинялись Хранителям Огня, как и люди Буура, выдавали своих дочерей за буурингов. «Эт» или «Ет» — так называли всех новорожденных девочек, и это считалось приобщением будущей матери к великой силе жизни. Если девочка, вырастая, вела себя недостойно, её лишали священного имени, нарекая «Юхой».
«Один путь ведёт в огонь, а другой — священен. Один звучит чистой Изначальной Темой, а другой — лишь диссонансный аккорд», — снова произнёс незнакомый голос. Наверное, это кто-то из Айнур. Даже здесь, в Средиземье, не дают жить свободно!
Стена пламени остановилась, и Айканаро понял, что пожар продолжится, как только прозвучит музыка, которая задаст направление дальнейшего движения. И почему-то Рок ожидал, как поступит именно дортонионский лорд.
***
— В искрах звёздного луча
Розы лепестки.
Алых слёз на них печать —
Страсти и тоски.
Лунный свет прогонит тьму,
Указав твою судьбу.
Я тебя с собою в путь
Зову.
Песня лилась весенними ручьями, рассыпалась золотом дня и серебром ночи, развеивалась тёплыми ветрами и расцветала первыми подснежниками.
Финдарато просто хотелось петь, и он вышел на улицу, где звенела капель, чирикали воодушевившиеся птахи, сияли уже не равнодушно-холодные лучи Анар.
На душе было грустно, словно пустота, то и дело образовывавшаяся с каждой новой потерей, начала разрастаться без какой-либо причины, и от этого становилось невыносимо, хотелось выплеснуть боль, и чтобы все поняли терзания эльфа, пусть даже он никогда не скажет о них честно, а на вопрос, зачем поёт вот так на улице, ответит заготовленной фразой:
«Однажды я просто взял и спел для людей у костра. Спел такое, что ни за одно вознаграждение не повторю, поэтому вру, будто баллада была про дивный далёкий Валинор. Если я больше никогда не буду петь просто так на улице нечто пафосное и глубокомысленное, мне не поверят, что я когда-то так поступил».
Однако никто не задавал вопросов. Фирьяр и Эльдар молча собирались вокруг короля, откуда-то пришёл Ненарион, начал играть на флейте.
— Все, кто рождён в мире людей,
Жизнью своей дорожит.
Но дорога темней и темней
И во мрак беспросветный бежит.
Знаю — вечность обрести
Смертным не дано,
Где смысл краткого пути?
Что мечтаешь ты найти?
С кем тебе быть рядом суждено?
Финдарато уже не видел перед собой ни эльфов, ни людей, ни площадь, ни дворцы и дома, ни улицы, где всё ярче сияла весна. Не было и суеты, каждый год ознаменовывавшей наступление оттепели — жители Дортониона отправлялись в лес высаживать юные деревца. Ничего не было из настоящего — осталось лишь прошлое, только то, что хотелось помнить, несмотря на отчаянное желание забыть.