Свет тебя пеленает в пламя предместья. Оцепенелая, бледная, ты смотришь, скорбя, — смотришь, как ветхие лопасти предвечерья оборачиваются вокруг неподвижной тебя. Одинокая, в этот смертный час одинокий, подруга моя, ты застыла, молчанье храня, вбирая в себя все жизни умершего света, наследница чистая испепелённого дня. Закатная гроздь в твой тёмный подол упала. Во мраке большие корни спешат уползти из твоей души — это рвётся наружу всё, что в темнице маялось твоей взаперти: видишь, как это голубоватое племя тобою кормится, едва успев прорасти? Плодоносная в своём напряженьи рабыня из среды, где творится золото и чернота, ты воплощаешься в столь живые творенья, что цветы немеют, а ты тоской налита.