Светлое будущее
Шрифт:
— Ты это… не стесняйся, я пошел… — вспоминаю нашу ту встречу на даче у туалета и ее явное смущение.
«Черт, Сука…» — скривился я от злости, отвращения к самому себе — кто ж знал…
Притих, позорно играя в партизана. Не извращенец, но если притворяется… и начнет чудить, или если плохо станет — упадет, должен слышать. Но ничего. Легкий шорох, но ни стука, ни прочего.
Потопать ногами — блядь, аж самому смешно, и гаркнуть:
— Ну ты че? Все?
Тишина.
Резво открываю дверь — пи**ец. Стоит… мокрая. Шорты мокрые — статуя, мать его… не шевелится, но мы птица скромная, гордая, даже… если мертвая. Сделать с собой ничего не смогла — но и природа
Да пошли вы все на хуе! С чего я вообще его послушал?! Ну, прооралась бы хорошо, побилась головой об стенку, драку бы затеяла со мной — а там, гляди, и попустило бы. В *чко их препараты!
Шаг вперед — и притянул к себе, крепко сжал в своих объятиях, сам уже задыхаясь от горечи и боли. Тошно, дурно, мерзко — не от нее. Нет. А от жизни… которая до такого доводит. Тихий всхлип, дрожь — но тут же все покорно стихло.
Провел, погладил по голове — машинально поцелуй в макушку. Шепотом:
— Всё будет хорошо, Малыш. Назло всем уродам — мы справимся. Вопреки… всему.
Живо отстранился, подхватил ее себе на руки. Испугалась, пискнула, но тотчас вновь замерла.
В ванную — силой, ломая ее нелепое сопротивление — снять, содрать с нее все шмотки — еще усерднее давится, ревет. Пытался объяснять — похуй. Ну, и ладно!
НАДО! Раздеть догола — и струей теплой воды смыть все неловкости долой.
Зеленые разводы по белой эмали ванны…
Мать твою! Не мочить же швы… блядь!
Завернуть в банное полотенце — и унести в спальню.
Скрутилась. Дрожит…
И снова бой — не на смерть, а на жизнь… Из аптечки зеленку, ватные палочки — и, сам пачкаясь в сотый раз, всё, что увидел, где заметил… по десятому кругу намазал.
Закрыла веки — слезы текут. Но уже не сопротивляется. Терпит.
Достать из шкафа еще одну футболку, трико — и одеть свою… ненаглядную. Лечь рядом. Включить телек.
«Всё будет хорошо», — в тщетный раз повторил я сам себе, игнорируя доводы рассудка и происходящее рядом. Хочет или не хочет — а все равно… справимся.
Глава 24. Аллюзия[21] на жизнь
(М и р а)
И сам не понял, как опять успешно провалился в сон.
Проснулся под утро. За окном — сумерки, вокруг полумрак. В башке — туман. Не сразу даже сообразил, понял, что что-то не так. Лениво потянулся за мобилой, зажал кнопку — тотчас высветилось на экране «03:23». Черт! Дернуло же так рано проснуться! И че теперь?
И вдруг странный, жуткий писк. Не то плач, не то скуление. Будто током прошибло. Вспомнил всё жуткое. Слетел с кровати в момент. Чуть не грохнулся, запутавшись в собственных ногах. В коридор — и обомлел. Страшно было даже подойти… дабы узнать, что натворила.
Нервно сглотнуть, волю в кулак — и всё же шаг ближе. Только хотел присесть рядом, как дернется, как кинется вбок, дико завизжав:
— Не подходи! — отчаянное ее. Хотела на карачках удрать, как вмиг хватаю за ноги, пресекая сумасбродство. Сверкнуло что-то в ее руках. Машинальный мой выпад, рывок — и выхватил, выдрал из хватки — отчего сам едва чуть не распанахал
себе ладонь: нож. Повезло, тупым оказался. Канцелярский. И, Сука, главное, откуда?! блядь, я про него уже и забыл! Смотрю: слизкий, мокрый. В темных разводах. Но крови вроде немного. Отшвырнул в сторону — и эту хватаю, выкручиваю руки. Не хуя не видно — приходится щуриться. Провел пальцами по коже — вроде цела. Но запутался в кой-то хрени, в какой-то колкой шерсти, что ли… волосах?— Ты че натворила? — рычу ошарашено, перебирая, разминая на пальцах странную находку.
Рыдает, давится взахлеб. Не отвечает.
Но уже и сам полез к волосам (что медсестры тогда еще, в больнице, более-менее в порядок привели). Еще движение — и буквально все и осталось у меня в руках, вся ее копна.
— Ты че натворила?! — ору уже неистово.
— Я не хочу! Не хочу!
— Чего ты не хочешь?! — казалось, я уже сам сейчас сдамся, зареву, захлебываясь ее болью, что странным образом, будто лавой, уже захлестнула меня и разодрала на части, сожгла дотла.
— Я жить не хочу! Не хочу! НЕ ХОЧУ! Зачем ты со мной все это делаешь?!!
— Успокойся! — прижимаю отчаянно к себе.
— Отпусти! Пожалуйста… — вырывается изо всех сил, дерется. — Я не хочу так жить! Не хочу!
— Все будет хорошо, — губами прижимаюсь к ее виску; сдавливаю до боли за плечи, до хруста, лишь бы больше не сопротивлялась.
— Я не хочу «хорошо»! — вопит на всю глотку, что аж уши закладывает (благо, звукоизоляция нев****нная стоит, а так бы мусора б давно приехали). — Я хочу, чтоб всего этого не стало! Всего!
— Мы справимся, — рычу сдержанно.
— НЕ ХОЧУ! Не хочу!!! Не хочу… — злобно, но уже как-то смиренно, поддается на мое молчание, непоколебимость. Еще попытка разорвать мою хватку — и обиженно обвисла. Напряжение спало. — Не хочу быть бабой… Не хочу…
* * *
Просидели так… немало, пока ее взрывы буйства не стали реже… и у меня не появился хоть какой-то шанс ее нормально осмотреть, а там — и вовсе, дотащить до спальни. Закрыть дверь на ключ. В сейф — за таблетками и засунуть, почти на сухую (воды в стакане — пару капель) заставить ее проглотить. Из наркоты — одну… Посмотрим на такой вариант…
Плачет, ревет, гасит на меня… всем, чем только можно, с каким только дерьмом не мешает — похуй. Прощаю, всё прощаю — лишь бы… помогло. Еще минуты ожидания прихода, покоя — и обмерла. Улеглась на полу около кровати, свернулась в клубок — и тихо ноет.
Шаги к двери. Включить свет — дрогнула, но сказать — ничего не сказала. Зажмурила веки.
Отрыть замок, на кухню — набрать воды.
Дать запить недавний бой — мой напор, веление — и поддалась… уже легче.
А там — и до ванны довести удалось. Осмотреть — новых ран наделала, но как-то хаотично: видимо, пока резала волосы этим тупым уеба*ом, а не ножом. Умыть, намазать зеленкой, переодеть. Какие-то еще странные лоскутки черные на ней — но уже плевать. Не до этого сейчас. Взять ножницы из сейфа — и подравнять ее «великолепие».
— В туалет? — шепнул ей на ухо.
Уставила на меня свой взор. Мутный, слегка потерянный, но уже хоть в одной со мной вселенной.
Нервно сглотнула слюну. Пристыжено опустила очи.
Поддаюсь — провел. Едва попытался стащить с нее штаны, как тотчас дернулась, вздрогнула. Тихим, кротким шепотом:
— А сама…
Игнорирую. Не сегодня. Пусть завтра, вернее сегодня, но днем дам ей шанс — а снова сейчас воевать в душе… уже ни сил, ни желания нет. Силой творю затеянное и усаживаю на унитаз.