Светлые аллеи

И падали мои два носка со стуком на пол. Частично раздевшись, стал я раздевать и Асель. Моему взору открылось ее белье — балахонистые, абсолютно асексуальные трусы, напрочь убивавшие всякую фантазию, и толстый пуленепробиваемый лифчик. Дальше она при свете раздеваться отказывалась. Детский сад, да и только. Я уже по белью понял, что Асель — не профессионалка, а случайный в этом деле человек. И действительно работала она всего лишь третий день. Я, взывая к ее профессиональной гордости, все же раздел ее и во мне все понурилось. Изможденное и неухоженное тело, вся задница была закидана чирьями, видимо от авитаминоза и недоедания, пустые, вытекшие груди — весь вид Асель взывал к милосердию и импотенции. Шрамы какие-то, постродовая растянутость живота… Я привык, что у проституток некрасивые тела и конечно же без тайны, но такого я еще не видел. Сонечка Мармеладова в экстремальном варианте. Но вспомнив о загубленных деньгах, я отбросил малодушие и, сконцентрировав свою неприхотливость, мужественно приступил к делу. И мужества мне понадобилось много. Ей со мной, со старым развратником пришлось тоже тяжело. Но лицо Асель было бесстыдно красиво, как у ангела, запутавшегося крыльями в электрических проводах, и именно им я и вдохновлялся. Она даже пыталась стонать, чтобы мне было приятно, но искренности явно недоставало. Во время первого антракта мы немного поболтали и вот что выяснилось. Асель была из далекого, находящегося на самом краю географии нищего аула. По-русски разговаривала плохо. К ее 23 годам она уже три раза испытала сомнительную радость материнства. Муж, как настоящий джигит, сидел за конокрадство.

Четыре месяца назад ей сделали кесарево сечение (богу — богово, беременным — кесарево) и из-за болей работать она могла только в христианской позе. В перерывах между клиентами она бегала кормить грудью последнего ребенка. О миньете и других азах своего ремесла у Асель были лишь тусклые теоретические познания.

В проститутки редко идут действительно из-за нищеты. И вообще я считаю, что проституция — это даже не профессия, а скорее состояние души. Просто каждому хочется сладко кушать при минимуме физических затрат. Легкие деньги. На максимум моральных затрат сейчас как-то не принято обращать внимания. От шелеста купюр отнимается ум. Достойнее конечно наживать геморрой где-нибудь на стройке или заводе, пусть и за мизер, потихоньку превращаясь в лошадь. Но человек идет в сексиндустрию, журналистику, политику, где можно продать свое тело или убеждения и потихоньку превращается в козла. Так что выбор в этой жизни небогатый. Но он есть. И это самое главное.

Но если без бабушкиных предрассудков женская проституция — это нужная, творческая работа, приносящая, если не тебе, то другим людям удовлетворение. Работа, в которой главное — самоотдача. Так что ни одной несчастной я среди путан не видел. Асель была первая.

К этому бизнесу у неё не было внешних данных. Мало того, не было данных и внутренних. Состояния души не было. Тут действительно фигурировала нищета, свинцовая и беспощадная. Стремя малыми детьми в чужом городе и без жилья. Тут поневоле задумаешься, что можно продать, чтобы выжить.

По всей логике русской классической литературы я, как порядочный человек, должен был провести с Асель лицемерно-воспитательную работу, убедить её в пагубности выбранного жизненного пути, и она, душевно перековавшаяся, прозреет и, обливаясь светлыми слезами «а ля Мария-Магдалина», пойдёт палимая светом электрических фонарей начинать новую, тяжёлую, но праведную жизнь. Но человек я непорядочный. И, увы, а может к счастью, слова ничего не стоят. А работу я её предложить не мог и поэтому ничего не сказал.

Вместо слов мы шныряли в ванную и обратно через комнату, в которой, выпучив глаза, сидел перед своим другом-телевизором окаменевший от моей прыти Прохор. В конце концов я уговорил Асель принять со мной ванну, когда мол ещё помоешься. И я помыл её, как ребёнка прохоровским шампунем, подбрил ей лобок, чтобы он как-то выглядел в духе современной порнографии и, хотя мой оплаченный час уже кончился, под шумок вставил ей последнюю палку. Асель глядела на меня так, как будто впервые видела впервые при свете голого мужчину. Но не исключено, что так и было на самом деле.

Потом мы оделись и я посадил её на такси. На прощание я ей глупо пожелал удачи. Она не ответила — моё время уже кончилось, я был всего лишь один из восьми мужчин, которых ей предстояло в среднем ублажить за ночь. И каждый со своими запросами, каждый считает себя уникальным, что, конечно, не правда. Пьяные и вонючие, как барсуки… Эх да что говорить.

Назавтра я по неизвестной причине болел, что со мной бывает удивительно редко. Полнейшее отсутствие сил и духа. Прохор, потрясённый до основ, расставлял своё «чёрное» и «белое». Он что-то недовольно бурчал о блядстве, говорил о пользе брака, хотя свою жену горячо и беззаветно ненавидел и дрался с ней через день. Он с утра принес из магазина литр хлорки и продезинфицировал свою квартиру, конечно ванну, а узнав, что Асель справляла нужду, ещё и унитаз. Но даже это не могло развеселить меня.

Это была моя последняя проститутка. Видимо, идея себя изжила. Пора было сообразно возрасту переквалифицироваться на толстых тёток, глупых как северные олени. А купать их в лжи и комплиментах оказалось довольно легко, хотя, конечно, невероятно противно.

Охотник Михей

Знавал я одного старого охотника. Революционного мышления был человек. Чувствовал он природу-матушку. И все её пресловутые загадки для него были, что семечки.

— Вот ты, паря, видал когда-нибудь ружейный выстрел в потёмках? Ну вроде ночью, среди звёзд — хитро спросил он за нашим первым охотничьим костром.

Я насторожился.

— Ну видал — это глупо было отрицать.

— А ты не заметил такую непонятную вещь? Сначала видишь огонь из дула, а только потом, опосля слышишь выстрел.

— Ну заметил, — и это было глупо отрицать.

— А знаешь почему?

— То есть как почему? — удивился я и во мне взыграло высшее образование — Скорость света выше скорости звука. Вот поэтому. Сначала мы видим явление, а потом слышим. Все просто.

— А вот и нет — торжествующе поглядел он на меня — Дурак ты, паря. Идиот. Скоростя — то одинаковые! Просто глаза у нас и где находятся? Впереди они находятся. А уши на восемь сантиметров несколько сзади.

И даже особняком стоят. Расстояние до глаз и ушей разное. Вот из-за этого. Сначало для глаз доходит и только опосля до ушей. Понял теперь?

— Понял — ошарашено сказал я.

«Удивительный человек»— подумал я и стал к нему приглядываться. Звали его Михей. А точнее Михаил Тихонович. Благодаря отсутствию образования он имел оригинальный, недеформированный просвещением ум и даже задатки ученого, будущего нобелевского лауреата. Газет он не читал даже в туалетах, телевидение презирал и не жил его обманом. Из всех изданных книг он осилил только одну «Принц и Нищий» и часто на неё авторитетно ссылался.

— А вот Лев Толстой в своей книге «Принц и Нищий» писал… И он присваивал Льву Николаевичу самые несуразные высказывания. На всё Михей имел своё собственное, независящее от общественного мнение. И только электричество иногда ставило его в тупик.

— Я вот понимаю, ток идёт по проводам. С горки-то он побежит, а на горку как? Ведь не осилит. Или инерция такая сильная? Ведь осиливает же. Я хотел объяснить ему, но потом с ужасом понял, что и сам этого не понимаю. Как ток идёт вниз — это понятно. Сила тяжести и всё такое. А как на верх? Стоит только задуматься и все летело к черту. Непонятно ничего.

В ботанике Михей — тоже разбирался слабо.

— Представляешь, — жизнерадостно рассказывал он мне. — В этом году посадил я на своём огородике 9 ведёр картошки. Как пасху отгуляли, так и посадил. А осенью выкопал 10 ведёр. Представляешь?

Я вспомнил свой дачный агрономический опыт и сказал, что это нормально. У меня бывало и хуже.

— Нормально-то нормально — согласился Михей — И всё равно непонятно.

— Что непонятно?

— Откуда ещё одно ведро взялось? Ведь девять сажал!