Светлые тени

– Я должен идти, - говорит он. Дориан лежит рядом со мной, его насквозь мокрые брюки намотаны вокруг лодыжек.

– Куда?
– я не смотрю на него. Не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Такой... разбитой. Слабой.

– Уладить кое-какие дела. Я вернусь... позже.
– Он нежно убирает прядь волос с моей щеки.
– Отдыхай. Тебе нужно поспать.

Я почти рассмеялась.

– Поспать? Я не могу спать. Я возможно больше никогда снова не усну.

– Но все же постарайся. Ради меня.

Я поворачиваю голову и смотрю на него. Этот человек, способный на бескрайнюю любовь, но и способный на зло. Он причинял боль людям - убивал людей - и все же он здесь. Утешает меня в самый темный час.

– Как ты это делаешь? Как ты скрываешь все это? Всю боль и одиночество? Все потери? Как избавляешься от них? Как дальше продолжаешь жить, дышать, даже когда чувствуешь, словно тонешь во всем этом вечном горе?

Дориан притягивает меня ближе, касаясь мягкими губами моего лба.

– Ты находишь что-то или кого-то, чтобы продолжить жить. И каждый день твоего существования направлен, чтобы сделать ее счастливой и здоровой. И даже когда ты терпишь неудачу в этом, то пытаешься снова. Потому что она твоя жизнь. Она все для тебя.

Его слова лишают меня дара речи, я смотрю на него удивленными, тусклыми глазами,

Легкая улыбка появляется на его губах, после чего Дориан снова прикасается ими к моему лбу.

– Не открывай дверь, ни при каких обстоятельствах. Алекс будет патрулировать территорию. Попробуй отдохнуть. Я вернусь, прежде чем ты поймешь это.

Затем он уходит, оставляя меня в одиночестве и дрожащую от холода. Я просто закутываюсь во влажное стеганое одеяло и позволю векам закрыться, но понимаю, что не могу оставаться в одиночестве.

Я натягиваю заношенный свитер и какие-то старые, жалкие фланелевые штаны, которые украла несколько лет назад у Криса. Они на три размера больше, и поэтому я несколько раз подворачиваю их на талии, но все же обожаю эти штаны.

И это, наверное, последний обрывок прошлого, который у меня есть от отца, я не могу даже представить, что избавлюсь от них.

Я расхаживаю по коридору и прижимаюсь ухом к двери спальни Морган. Дыхание ее спокойное, но я также могу ощутить ее разум. Она в смятении, как и я.

– Морган?
– шепчу я, приоткрыв дверь. Морган лежит на боку на кровати, лицом к стене. Удивительно, что магия могла сотворить. Сутки назад кровь пропитывала весь матрас.

Сейчас не было даже намека на трагедию. Даже Дольче лежала на роскошной, атласной подушке, расположенной в углу, словно бедный щенок не был свидетелем попытки самоубийства своей любимой хозяйки.

Морган не поворачивается ко мне, но она слышит меня.

– Да?
– ее голос щемящий, как если бы она плакала. Я не могу вспомнить, сколько раз я видела мою подругу плачущей. Она никогда не принадлежала к одному из тех чрезмерно эмоциональных типов характера.

Это то, что было общего между нами.

Я залезла к ней на кровать, обняв за талию.

На самом деле мы не были сентиментальными, но иногда, когда жизнь становилась особенно паршивой, она залезала ко мне в кровать или я к ней.

Лежа, мы обнимаем друг друга, потому что больше некому.

– Не спится?
– спрашиваю я, опуская голову на подушку. Она влажная от соленных слез. Я чувствую их запах.

– А ты бы уснула, если была на моем месте? Если каждый раз, когда закрываешь глаза, то видишь другое изувеченное лицо от самой ужасной смерти, которую ты себе только можешь представить?

Я задерживаю дыхание на полминуты, сдерживая испуганный вздох.

– Прости.

– За что?

– За... все. За все, что случилось с тобой.

– Не твоя вина, Габс.

Но мы обе знаем, что это моя вина. Во всем... ее чрезмерно развитое видение, убийство Донны, отчуждение Криса... Я виновата во всем этом.

Мы лежали в тишине, потому что здесь нечего было сказать. Морган больше никогда не узнает покоя.

Даже если она научится контролировать свою вновь обретенную способность, она по-прежнему будет сталкиваться с воспоминаниями.

Она никогда не сможет стереть из памяти эти лица... эти смерти. И она не заслуживает этого. Возможно я да, но точно не она.

Я глажу ее волосы, затем пальцами провожу по лбу, внушая ее глазам закрыться.

Молясь, чтобы где-то в мире грез она обрела покой, хотя бы на несколько часов.

– Спи, - шепчу я так тихо, что сама едва слышу.

Я видела, как Нико делал с ней то же самое днем раньше, когда Морган билась в припадке ужаса, зашедшая слишком далеко, чтобы прислушаться к голосу разума. Я честно не знаю, могла ли я вызывать такую реакцию в ней.

Но как только ее дыхание становится спокойным и ровным, а ее тело падает в сон, я знаю, что сделала это.

Даже если Морган никогда снова не сможет уснуть, даже если монстры, прячущиеся за ее веками, наблюдают и выжидают, чтобы забрать ее и опустошить, я была в состоянии подарить ей маленький кусочек спокойствия.

Я встаю с кровати, нагибаюсь, чтобы почесать Дольче за ушами и тихо выхожу в гостиную. Там темно и тихо, но совсем не жутко.

Знаю, что Александр рядом, я чувствую его. Чувствую, как его магия обволакивает мою кожу, словно нежно лаская. Я могу ощутить его силу у себя на языке, даже если он сдерживал ее ради Морган.

Тем не менее, он не может скрыться от меня. Ни один из них не может. Я могу чувствовать их, даже если они не хотят этого.

Я сижу на кухонной стойке, желая, чтобы рядом со мной был кто-нибудь. Одиночество заставляет меня осознать, насколько я по-настоящему одинока. Да, у меня есть Дориан, но он так же, как и они, несчастен и всесторонне испорчен, и у него по-прежнему есть родители.

У него все еще есть семья, брат, который обожает и восхищается им.

У него все еще есть дом, в который он может прибежать, когда жизнь станет совсем невыносимой. Даже Морган, может подхватить Дольче, запрыгнуть в свой мустанг и вернуться в родительский дом на севере. Конечно, у меня остался Александр, и я знаю, что он мой биологический отец. Но в нынешнем свете, это все, что он есть. Я его не знаю.

Он не знает меня. И кто сказал, что я могу ему доверять? Откуда я знаю, что он просто не выжидает подходящего момента, чтобы нанести удар и украсть мою силу для себя?

Я стучу пальцами по мраморной столешнице, чувствуя себя несказанно взволнованной и параноидальной. Вот что молчание может с тобой сделать - заставляет твой мозг придумывать всякие глупые идеи и теории заговора.

Вот почему я пила каждую ночь, когда Дориан оставил меня - просто не смогла бы выдержать тишину в его отсутствии. Она чувствовалась слишком тяжелой, слишком плотной. Слишком заполненной вопросами, которые остались без ответов, и полуправдами.