Свидетель канона

Не имея денег и времени на "большой флот", БССР произвела тучи "ночных дьяволов" – торпедных катеров, днем укрывающиеся в пещерах и бухтах. Ночью десятки мелких корабликов бесстрашно атаковали все, что видели; поговаривали, что часть из них управляется не людьми, но искусственным разумом профессора Бекаури.

Словом, трудами добрых соседей за четверть века БССР отрастила изрядной величины зубы. Пришлось окружить "незаживающую рану" кордоном из укрепленных полос, иначе-то рейды революционной конницы остановить не получалось. Поговаривали, что революционеры – а вернее, ученые-предатели, сбежавшиеся к ним со всего света, соблазненные возможностью воплотить самые бредовые идеи – вымыслили для прорыва этих укрепленных полос некие "бронеходы". И тоже управляемые по радио.

Но мир, по счастью, не успел увидеть никаких порождений сумрачного гения Остехбюро, потому как в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году позабытая всеми Япония вылезла из норки и тут же хапнула Филиппины, понадкусывав Малайзию и Новую Гвинею чисто по широте самурайско-харбинской души. Когда же Северо-Американские Соединенные Штаты выслали флот с ответным ударом, японские радиевые бомбы превратили Перл-Харбор в остеклованную котловину, а Панамский канал расширили вдвое и углубили вчетверо. Только вот плавать по красиво светящейся голубой воде канала сделалось невозможно лет примерно так на двести.

Про то, что эпидемия чумы в С.А.С.Ш разгорелась не сама собой, янки узнали только через год, перехватив при испытаниях нового высотного бомбардировщика японский стратостат со стеклянной колбой, напиханной бациллами под пробку.

Вот когда планета поняла, что рыцарские времена с их глупыми плюмажами, пафосными вызовами-девизами, подвязками и лентами на копьях – совсем не так плохи, как прежде казалось. Вынули из-за печки профессора Эйнштейна, выдали ему кучу денег, эсминец "Филадельфия" и потребовали немедленно, кровь из носу, произвести машину времени.

Потому что иначе никакой возможности выправить страшную историю не просматривалось.

* * *

Не просматривалось ничего: ни впереди, ни по сторонам. Нависали темные стены пещеры, давили, вызывая желание втянуть голову в плечи, да тихонько шуршали сапоги по неровному камню. Наконец, на пределе видимости запрыгал свет горящего впереди костра.

Я прошел еще шагов десять. К бликам прибавился тихий звон струн; еще через сколько-то шагов я оказался в просторном зале, вымытом водой за много тысяч или даже миллионов лет. Неровный купол в самом верху замыкался отверстием, уходящий в него дым закрывал темнеющее вечернее небо, стирал слабые звезды.

Струны смолкли, я узнал сидящего у костра.

Там сидел старик с моим лицом.

– Ну что? – вместо приветствия старик пошевелил костер, тот отозвался легоньким столбиком искр. – Доигрался напильник на треугольнике? Мало тебе, что твой прототип даже не построили, так ты еще и вероятности на вилку наматываешь. Это же не макароны! Полупрозрачный изобретатель, на мою голову.

Пока я в ужасе рассматривал истончающиеся на глазах руки, призрачные голени, невесомое, становящееся незримым, тело, старик перелил нечто из кувшина в широкую чашу, кувшин же опять придвинул к самому костру.

– Ты что себе думаешь, прогрессор-самоучка? Шлепнулся спиной на бетонку, подскочил, и дальше превозмогать побежал? Так здесь не театр!

Старик поднялся; расшитый звездами синий плащ краем задел костер. Запахло горелой шерстью.

– Да, войну ты запихал под ковер. Но чего добился в итоге? Крестьяне в крепости, порох в сухости, англичанка в ярости… И тут, внезапно, развоплощение. Вот же неожиданность, кто бы мог подумать?

Старик недолго похихикал, затем поморщился, загибая пальцы:

– Одна тысяча сто сорок девятый, потом одна тысяча сто девяносто четвертый. Одна тысяча четыреста девятнадцатый, потом одна тысяча четыреста девяносто первый. Наконец, одна тысяча девятьсот четырнадцатый… Закономерность понял?

Я кивнул. Повторяются по нарастающей все комбинации четырех цифр: один, один, четыре, девять. Что-то значат, наверняка. Но вот что?

– Следующий год у нас… – дед покряхтел, зацепил краем плаща арфу, та издала торжественный басовый звук.

– Одна тысяча девятьсот сорок первый. Хм. Да. Попаданец в сорок первый год. Оригинально! Свежо! Неизбито!

Старик свел обе руки вместе и в них неожиданно засиял хрустальный шар. Всмотревшись в него, дед испустил тяжелый вздох:

– Там хотя бы не облажайся… Историовыгибатель. А то и впрямь исчезнешь совсем. Чагатайская республика, Балканская советская социалистическая республика, тамплиеры в Америке… Немцев еще в Антарктиду не додумался заслать?

Я попробовал кивнуть, но уже оказалось и нечем – весь вышел.

Дед прищурился на тающие остатки меня, хмыкнул без удивления:

– Не разбрасывайся на побочные ветки, если хочешь хоть когда-нибудь проснуться. Да, там приятно себя великим ощущать, но, прости мне очевидное, ты же не во всякой ветке существовать можешь. Ты – линкор "Советский союз".

* * *

– … Линкор "Советский Союз", мы наконец-то его установили.

– А? – Конго повернулась к вошедшей. – Сестра, что там с Макие?

Хиэй запнулась на полуслове, но переключилась быстрее, чем смог бы заметить человек.

– Операция прошла успешно. Маки-тян осваивается в новом корпусе.

– А что Киришима и Харуна?

Хиэй не напомнила, что флагман вполне способна и сама запросить сводку по текущему состоянию. Поправила каштановые волосы, подвинула тем самым жестом очки – потому, что Конго ждала от сестры именно этой вот заминки, а не механической четкости доклада.

С некоторых пор Конго искала в кораблях Тумана приметы живого. Не вполне правильного, не идеально-ровного, но зато живого. И уж в этом сестра Хиэй понимала ее хорошо.

– Киришима и Харуна выглядят очень… Забавно. Мы покамест не очень умеем о ком-либо заботиться. А тут… Чувствую, скоро Маки-тян попробует от них сбежать.

Конго хмыкнула, но продолжать не стала.

– Хорошо. Так с чем ты ворвалась ко мне? Настолько секретно, что не доверила сети?

Хиэй мигом растеряла наигранную мягкость:

– В сети шторм. И мы установили его источник, если не причину. Конечно, я не доверяю сети важную информацию. Уж если искажается квантовая ткань, что с реальностью происходит, боюсь представить.

Конго махнула рукой:

– Что и всегда. Каждый думает, что именно в его время происходят самые-самые испытания и самые-самые события.

– Не скажи, сестра. Время сейчас опасное. Пошутишь так смеха ради, а назавтра узнаешь, что об этом, оказывается, целая книга написана. А то и не одна.