Свидетели на свадьбе

Рут вдруг пришла в ярость:

— А что, нам Богом запрещено?! Двое таких старых динозавров — что могут они знать о любви? Я и забыла — ведь только вам, молодым, дано право на эту привилегию, а?

Мэт так и взвился, вцепляясь в спинку свободного стула.

— Прекратите нести весь этот вздор о любви!

Простите, Рут, я всегда восхищался вами, но, черт побери, что вы с ним делаете? — Глаза его устремились к отцу.

— Я? Что делаю с ним? Разве я давлю на него?!

— Моя мама! — взревел Мэт. — Вот о чем я говорю, Рут! Года не прошло, как ее нет! — Отшвырнув стул, он снова забегал взад-вперед.

— О-о! — тихонько протянула Рут — до нее только сейчас стало доходить, в чем дело.

— Мэтью! — оборвал его Филип. — Ты переходишь все границы! Все это жестоко и… неуместно. Ты ошибаешься, принимая меня за вешалку. Этакий одинокий старый дуралей, который…

— Когда это я назвал тебя дуралеем? — возмутился Мэт.

— Нет, но думал.

— Лишь о том, что мама умерла совсем недавно и ты все еще… эмоционально уязвим.

— «Эмоционально уязвим»! — сардонически рассмеялся Филип. — Да, надеюсь, что я эмоционально уязвим — в отличие от некоторых.

И благодарен за то Богу.

Атмосфера накалялась; что же будет, к чему приведет эта перепалка между отцом и сыном?

Кейла обратила взор на бабушку, но Рут молчала, опустив глаза. Не желала, видно, подливать масла в огонь: пусть мужчины сами остынут.

— Бабушка, милая, а ты хорошо подумала… по поводу этого брака?

— Основательно — я знаю Филипа как-никак тридцать пять лет.

— Вот это-то и удивляет меня: почему теперь?

— Кто знает — почему теперь? — вздохнула Рут. — Но инфаркт мой сыграл тут немалую роль.

— И моя потеря жены — тоже, — добавил Филип.

Мэт плюхнулся в шезлонг в тени веранды, тихо бормоча что-то себе под нос.

— Да что ты, бабушка, что ты говоришь?

Инфаркт, выходит, дал тебе новые надежды?! — Кейла понимала уже безнадежность этой странной дискуссии.

— Безусловно, девочка. Надо жить сегодняшним днем. Теперь это моя философия.

— Звучит, конечно, заманчиво. Но если б мы все измеряли одним днем, бабушка, боюсь, печальный конец ожидал бы нашу цивилизацию.

Кто станет, например, выкладываться на работе или там… ну, приносить жертвы во имя будущего и все такое?

— Да я не о том, милая, — ответственность необходима. Но только пусть ничто не мешает нам открыть сердца навстречу тому, что делает нас счастливыми.

— «Счастливыми»… Представляешь, сколько счастья доставила ты моему отцу, когда исчезла на прошлой неделе?

— О, твой отец…

— Но он и твой сын. Ты о нем не подумала?

Он так расстроен всем этим.

— У нас не было выбора, Кейла. — Филип обнял Рут за плечи.

Кейла с ненавистью смотрела на его руку и дрожала от негодования.

— Ллойд превратил мой дом в тюрьму, — жаловалась между тем Рут. — В больнице, в тяжелейшем состоянии, я подписала документ, который давал ему право принимать за меня решения. Вполне все правильно. Но мне и в голову не приходило, что сын будет продолжать в том же духе, когда я вернулась домой.

— И что же он делал? — Кейла помрачнела.

— Для начала уволил моего повара и нанял этого ид… диетолога. Оговорка и сама интонация Рут не оставляли никаких сомнений относительно того, что она думала о кулинарном искусстве диетолога. — Потом еще прикрепил ко мне компаньонку — она изводила меня своей глупостью. Перестал говорить со мной о заводе, приходилось окольными путями узнавать, что там происходит. Даже водительское удостоверение у меня отобрал.

— Он так и поступал, Кейла, все правда. Обращался с Рут как с полностью недееспособным человеком, — подтвердил Филип.

— Мой отец делал все только во имя ее здоровья. — «Не то что вы», говорил ее хмурый взгляд.

Рут и Филип снова обменялись многозначительными взглядами. «Черт побери! — подумала Кейла. — Всякий раз, когда они это делают, — будто заговор готовят и вот-вот перейдут в наступление».

— Пожалуйста, дорогая, постарайся меня понять. Может, Ллойд и поступал так, заботясь о моем здоровье, но я-то чувствовала себя подавленной, бесполезной — никому не нужной.

И… очень-очень старой.

Кейла никогда еще не слышала, чтобы бабушке изменил голос.

— Филип стал моим освобождением, Кейла, моим избавлением. — Рут с любовью смотрела на импозантного, седовласого мужчину, стоящего рядом с ней.

— Видите ли, сначала я просто наносил Рут визиты вежливости, — вступил в объяснение Филип, так же глядя на Рут. — Но скоро ее общество стало для меня и бесценной радостью, и необходимостью.

— Мы играли в карты, слушали старые записи, разговаривали и смеялись целыми часами, — подхватила Рут с энтузиазмом. — У нас оказалось так много общего, и знаешь, главное, что мы поняли, так это что жизнь продолжается.

— Когда Рут получила разрешение докторов, я приготовился забрать ее.

— К сожалению, чем чаще мы виделись с Филипом, тем сильнее наседал на меня Ллойд.

Начал давить: мол, переведи на него всю собственность Брейтонов. Еще до моей смерти он жаждал получить все мною завещанное. Но последняя капля… ты ведь не в курсе… он предложил переехать мне в дом для престарелых.

Кейла, как несколько минут назад Мэт, резко вскочила и зашагала взад и вперед.

— Я… я этому не верю! Папа не мог бы… никогда он не поместил бы тебя в такой дом!

— Он не мог бы, конечно. Ведь пришлось бы доказать, что я не только физически, но и умственно неполноценная.

У Кейлы вдруг мурашки побежали по коже.

Ей доводилось слышать в тесном семейном кругу, как отец обвинял Рут в умственной неполноценности.

Выражение неприкрытого отчаяния появилось на лице Рут.

— Понимаешь ли, внучка, как больно сознавать, что мысль о доме для престарелых могла прийти в голову сыну?! Более того, Ллойд пытался и меня убедить, что именно там мне и место. — Живые голубые глаза Рут заблестели от выступивших слез. — Знаю, Кейла, я… старая. — Губы ее слегка задрожали. — Но зачем мне без конца напоминать: «Ты уже не такая, как прежде, и дни твои сочтены»? Я и так живу с ощущением этой реальности. Может быть, теперь ты поймешь, почему я уехала из Бостона.