Свидетели Времени

— Вы знаете Присциллу Коннот?

— Она живет одна, где-то за болотами, и редко общается с жителями Остерли, насколько мне известно.

— Она прихожанка церкви Святой Анны.

— В нашем приходе пятьдесят человек. Я все еще делаю ставку на Уолша. Пока не удостоверюсь, что он кристально чист, я его не выпущу. — Лицо Блевинса исказилось, как от сильной боли. — Я уже говорил вам, что мне просто невыносимо думать о том, что убийцей окажется кто-то из жителей Остерли. Пусть это будет чужой. Страшно подумать, что это сделал кто-то из прихожан, мой друг или сосед. Все любили отца Джеймса, ни у кого не было причин его убивать.

«И все же, — сказал Хэмиш, — он был убит».

— Легче смотреть, как вешают незнакомого, — согласился Ратлидж.

Блевинс покачал головой:

— Я буду смотреть, как вешают убийцу. И для меня в этом случае будет все равно, знакомо мне его лицо или нет. Дело не в том, что я не переживу этой казни, мне невыносима мысль, что человек, которого я вижу каждый день, с которым здороваюсь за руку, способен на такое преступление. — Он посмотрел на Ратлиджа. — Вы не католик. И вам не понять то, что я чувствую.

— Не вижу, чем отличается повешение католика от прочих, — сказал Ратлидж. Впрочем, он не собирался обсуждать эту тему.

Глаза инспектора устремились вверх, на высокий потолок, как будто там был ответ.

— Убийство часто ведет к следующему. Я знаю это из практики. Открывается дверь, которая прежде была закрытой. Поверьте, я хороший полицейский. Даже очень хороший. Я слежу за тем, что постоянно происходит в городе, поверьте, все время на страже, трясусь прямо как сука над своими щенками. Я стараюсь, чтобы людям жить было безопасно, удобно и все было как всегда, все жили бы в мире и согласии. И вот эта гармония нарушилась.

— Что вы знаете о Питере Гендерсоне? — неожиданно спросил Ратлидж.

Блевинс посмотрел на своего собеседника:

— Питер? Он убивал на войне, но не думаю, что способен убивать снова. Но его ботинки точно рваные и старые. Отец Джеймс делал все, чтобы устранить брешь между отцом и сыном. Когда не смог уломать старика, просил Питера идти к отцу просить прощения, проглотив свою гордость. И все-таки вернуться в семью, хотя бы в конце жизни отца. Питер и отец Джеймс по этому поводу спорили, даже поругались, прилюдно, прямо на набережной. Вы можете, конечно, повесить на него подозрение, но я не стану — бедняга и так настрадался.

Ратлидж вернулся к автомобилю, который стоял около гостиницы, и поехал в сторону церкви Святой Анны, поговорить с миссис Уайнер.

Она удивилась, увидев его, и немедленно распахнула перед ним дверь.

— Входите, сэр. Есть какие-то новости?

— Нет. Боюсь, пока нет. Я хотел кое-что у вас спросить…

В это время из кухни раздался чей-то голос:

— Кто там, Рут? Томми?

— Полицейский из Лондона, дорогая, — ответила миссис Уайнер и объяснила, как будто извиняясь: — Это миссис Билинг. Пришла попить чайку и посплетничать. Мы на кухне…

— Я вас не задержу… — начал Ратлидж, но она покачала головой:

— Нет, если не возражаете, пройдемте к ней, я не хочу ее оставлять надолго одну.

Он прошел по коридору за миссис Уайнер на кухню. Женщина, сидевшая за столом, куталась в большую шаль, как будто ей было холодно, скрюченные пальцы держали чашку, старческие, слегка затуманенные глаза сразу устремились к вошедшему инспектору.

— Это не Томми, — заключила она, оглядев Ратлиджа с явным подозрением.

— Томми Билинг — ее внук, — объяснила миссис Уайнер. — Нет, Марта, это полицейский из Лондона. Инспектор Ратлидж.

Взгляд старой дамы сразу стал острее.

— О! Ах так. — Миссис Билинг величественно кивнула, как будто принимала гостя в своем доме. — Тот, что приехал к нам искать убийцу священника.

Ратлидж, пожелав ей доброго утра, повернулся снова к миссис Уайнер. Она опередила его словами:

— Томми привел ее сюда ко мне по дороге на рынок. Он всегда так делает. Обычно Марта сначала беседовала с отцом Джеймсом минут десять, потом мы с ней пили чай здесь. — Она указала в сторону плиты, где стоял чайник. — Он еще горячий, сэр. Хотите чашку? Могу принести в гостиную.

— Благодарю, нет. Я задам вам пару вопросов, и мне надо идти. Если миссис Билинг не возражает.

Она не возражала, даже казалась польщенной, что станет свидетелем их разговора.

— По поводу фотографий в доме отца Джеймса. Вы знаете этих людей?

— Я не могу сказать, что их знаю, но мне рассказывал о них отец Джеймс. Там его родители, конечно, сестра с мужем, брат и сестра умершие, монсеньор Хольстен, друзья по семинарии. Когда я вытирала с них пыль, он иногда говорил: «Рут, я только что получил письмо от Джона, он принял приход в Глостершире». Или что кто-то отправился в Рим или в Ирландию. Они были как большая семья.

— А был ли человек на фотографии, о котором он не рассказывал и не называл его имени?

— Я никогда не расспрашивала, сэр. Слушала, если он сам хотел мне рассказать о ком-то, но не задавала вопросов. — Она немного посуровела, как будто он ее заподозрил в назойливом любопытстве. — Если вы спрашиваете о фотографии, которую искал мистер Гиффорд, я понятия не имею, кто на ней мог быть.

Хэмиш предупредил: «Осторожнее. Мистеру Гиффорду не понравится, если ты раскроешь секрет дополнения в завещании».

Тем более перед инквизиторским взглядом миссис Билинг!

Ратлидж набрался терпения.

— Мне нужна информация, вы понимаете. Об отце Джеймсе и людях, с которыми он дружил, которым доверял. Не только членах семьи и друзьях по семинарии. Но и случайных друзьях. Например, о солдате, встреченном на фронте. Или женщине, которую он знал до того, как стал священником. Ничего подозрительного или сомнительного, просто я интересуюсь людьми, о которых он сохранил память.

— После ухода мистера Гиффорда я долго думала, но ничего не смогла припомнить.

Ратлидж изменил ход расспросов:

— Вы знали мисс Трент?

— Леди из гостиницы? О да, сэр. Она заходила к отцу Джеймсу пару раз. Ее жених был убит на войне. Она хотела закончить начатую им при жизни книгу. В память о нем. Там речь идет о старинных церквях, их убранстве, всяких деталях, что в них находятся. Перед тем как уйти на войну, он описал почти все, кроме церквей Норфолка. А отец Джеймс знал все о церквях в этом крае и очень ей помог.

Вдруг Ратлидж вспомнил, что лорд Седжвик назвал мисс Трент религиозной. Странно, ведь речь шла о посещении этой леди церквей с научной и познавательной целями.