Свидетельство
Шрифт:
— У меня свое дело у тебя, брат, свое. Каждый венгр должен выполнить долг на своем месте. Только тогда мы победим, верно?
Однажды вечером — грохот боя начал уже стихать — в штабную ввалился Тарьян. Видно было, что он крепко промерз и устал.
— Ух, ну и выдался сегодня денек! А знаешь, где я был? — обратился он к начальнику канцелярии. — На самом верху, на Малой Швабке. Гонял туда людишек укрепления строить. На передовую! Вот где дело идет всерьез! Не знаю, сколько моих «строителей» обратно вернется! — И, снизив голос до шепота, вдруг спросил: —
Начальник канцелярии, читавший какие-то бумажки при слабом свете притененной лампы, не очень обрадовался разговорчивому пришельцу: он вообще не любил Тарьяна. Поэтому, зло посмотрев на него, буркнул:
— Дурак!
— Ей-богу, венгры! Своими глазами видел, в бинокль смотрел.
— Откуда, черт побери!
— Да говорю же я тебе! Метрах в восьмидесяти, а то и пятидесяти были от меня, не больше.
— Может, русские переодетые что-нибудь там замышляют?
— Да? А тогда зачем им было кокарды красным сукном обшивать? Говорю: сам видел в бинокль. Вилла там одна есть, в саду в кустах стоит над фуникулером. Так вот они как раз через сад этот перебегали. Своими глазами видел их. Говорю: венгры…
И опять, приглушив голос, чтобы не расслышал Ласло, добавил:
— Рассказывают, будто возле Инженерного института пятьсот человек наших к русским перебежали. Дня два назад… Будто бы они…
Начальник канцелярии рассвирепел:
— Во-первых, коли ты такой уж умный, мог бы знать, что не пятьсот, а пятьдесят… Во-вторых, их всех до одного перебили русские… Это тебе с перепою черти приснились. Может быть, ты их и принял за венгерских солдат?!
Тарьян сердито передернул плечами.
— Хотел бы я знать, кто из нас их видел: ты или я?.. Какой умник выискался! Думаешь, если за стол взгромоздился, так у тебя ума прибавилось?
Маленькая кучка писарей устраивалась на ночлег в коридоре убежища, стелила на пол солому, какие-то старые одеяла.
Но Ласло в эту ночь не хотелось спать. Значит, Миклош прорвался! Но сколько же ребят ушло с ним: пятьдесят или пятьсот? Впрочем, все равно: важно, что прошли и воюют! И как бы шлют ему свой привет — пусть через этого пьяницу-нилашиста.
С первого дня, как попал сюда, Саларди смеялся в душе над тем, что стал «сотрудником» нилашистского штаба! И даже чувствовал себя немножко героем… Ну, если не героем, то уж, во всяком случае, — сорвиголовой.
Но теперь он вдруг стал противен самому себе. Словно он и в самом деле продался, стал наемником, чем-то вроде наймита генерала Франко.
В голове рождались сотни и сотни планов. Но одно он знал наверное: он будет сражаться. Если придется, даже в одиночку, если потребуется, заплатит жизнью.
В эту же ночь и Мартон Андришко решил покинуть укрытие и, вопреки всем запретам, навестить своего друга на улице Медве.
Все думали, что осада продлится день-два, самое большее — полмесяца. Но недели шли и шли, одна за другой.
Пора было предпринимать что-то.
Следующий день выдался погожим.
В небе с самого утра, будто стрижи над рекой, замелькали русские штурмовики. И чем ближе к полудню, тем жарче разгорался бой. В простенок штабной комнаты, рядом с окном, с диким визгом врезалась мина.«Брат» Тарьян был тут как тут.
— Кто вступит в Национальную гвардию… — начал он и, по обыкновению, разыгрывая из себя храбреца, отстегнул пояс и уже приготовился рассесться посреди комнаты.
И вдруг начальник канцелярии не выдержал.
— Заткнись ты! — бешено заорал он. — Все пойдем в убежище: и кто вступит, и кто не вступит, понял?! Здесь все равно невозможно работать!..
У Ласло моментально созрело решение. Хотя писари, обрадованно вскочив, ринулись к двери, Ласло как ни в чем не бывало остался на своем месте. Начальник вопросительно посмотрел на него.
— Разрешите мне остаться! — сказал Ласло. — Я еще позавчерашний список не закончил. Там сто призывников, не меньше… и нужно внести их в список рабочей роты. До них черед дойдет только в конце недели, так чего же нам их даром кормить? И рапорты патрулей нужно обработать…
Начальник канцелярии вначале было заколебался, но тут где-то совсем поблизости бабахнула новая бомба, и он, буркнув «ладно», запер стол и поспешил к двери.
— Трусливые канцелярские крысы! — захохотал Тарьян и, показывая на Ласло, сказал: — Вот этого, единственного, взял бы. Остальных мне и даром не надо!
Однако смех смехом, но и сам он тоже поторопился убраться. Последним из комнаты уходил молоденький писарь, парнишка лет восемнадцати, угодивший на эту работу несколько дней назад примерно так же, как и Ласло. Из отдельных его замечаний, разговоров после работы, по вечерам, Ласло понял, что пареньку этому тоже не по нраву звание нилашистского солдата.
— Не хочешь со мной остаться? — остановил его в дверях Ласло.
Парнишка, переменившись в лице, растерянно посмотрел на него и в замешательстве ответил:
— Никак нет!
— Ты что же, до конца войны хочешь служить? — удивился Ласло.
— Как же, черта с два!..
— Ну, тогда обожди минуток пять! — твердо взглянув пареньку в глаза, почти тоном приказа сказал Ласло. Тот смущённо прикрыл дверь, подошел.
— Чего тебе?
Ласло указал на валявшиеся на столе заверенные печатями бланки удостоверений. Это были теперь редко кому выдававшиеся удостоверения о непригодности к военной службе.
— Садись, и быстренько заполни одно на свое имя. А я сделаю то же для себя!
Паренек счастливо заулыбался во весь рот.
Руки их дрожали от волнения, густой дым ел глаза. И все же они управились с операцией в мгновение ока.
— Оставшиеся поделим! — Ласло разделил пачку бланков на две части и половину отдал пареньку. — Спрячь. Да погоди ты, не спеши.
Он огляделся в дымной комнате, где все было перевернуто вверх тормашками. Взор его задержался на ремне, забытом «братом» Тарьяном. Ласло рассмеялся.
— Умрем смертью героев. Но прежде подпалим картотеку!