Свидетельство

— А пока у нас все равно забот полон рот.

Действительно, планов и дел, притом самых неотложных, у них вдруг оказалось столько, что они не знали, с чего начать. Например, нет больше нужды в комнате-«убежище», — значит, можно разобрать подпорки и доски. Зато нужны окна, воздух, свет. Нет стекла — заклеить бумагой, оставив щелки в ладонь шириной. Тогда можно будет наконец погасить эту проклятую бензиновую коптилку. Нужен и дымоход. Печурку придется выставить на кухню, — вдруг там уцелел дымоход? А если нет — можно будет вывести трубу в окно на кухне.

Вдруг Дюри объявил, что «отправляется на разведку». Возвратится к вечеру, если выйдет. Надо же добыть какого-нибудь продовольствия. Заодно посмотрит, что творится в городе, спустится к Дунаю, узнает, можно ли переправиться на пештскую сторону… Тёрёк тоже вдруг вспомнила о своей квартире: что-то там с нею! Нетерпение охватывало людей одного за другим подобно поветрию. Тщетно старый профессор Фабиан напоминал, что в городе все еще идут бои и нужно дождаться распоряжений советских военных властей…

После полудня уже и Магда завела речь о том, чтобы как можно скорей переправиться в Пешт. Она решила идти сейчас же. Андришко и Ласло не выдержали — тоже прекратили работу. Впрочем, кухню они успели кое-как привести в порядок: печка топилась, в окно проникало теперь хоть немного света.

Ласло и Мартон решили сходить на улицу Капаш, навестить друга своего, электромонтера. Вдруг он вернулся домой?..

В течение долгих недель все они, можно сказать, жили в бомбоубежище и, во всяком случае, не покидали своего дома. Теперь они вдруг снова захотели стать жителями города. Поэтому все соглашались с доводами старого Фабиана, но устоять перед искушением не могли.

Возле дома топтались в нерешительности дети, — они впервые вышли из бомбоубежища. Зубной врач гнал их на улицу: идите играйте. Но дети стояли бледные, боязливые, подслеповато щурясь на дневном свету. Впрочем, кто посмелее и постарше — вроде Яна Хазмештера — уже отправились куда-то побродить.

На улице становилось людно. Перекликались друг с другом советские солдаты, звучали иноземные слова. Солдаты не заходили в дома. Только двое (с большущей овчаркой и миноискателем) обходили этаж за этажом, дом за домом: искали мины. Они работали молча, ни с кем не заговаривали, затем написали на стене несколько слов и ушли.

Магда, дядя Мартон и Ласло отправились в путь все вместе. Выйдя на Сенную, они оторопели, — картина, представшая им, напоминала кошмарный сон: между Сенной и площадью Кальмана Сэля, на огромном дворе трамвайного парка, среди сорванных проводов, вздыбленных рельсов, лежали тысячи тысяч человеческих трупов, застывших в последнем, недоконченном движении. Грязно-серая немецкая униформа сплошь покрывала землю, от выхода на Аллею до самого Варошмайора, — насколько хватало глаз. Немцы лежали друг на друге, иногда по пять-шесть человек: одни с раскинутыми ногами, словно и мертвые продолжали свой бег; другие: — прижавшись лицом к соседнему трупу, как бы ища спасения от неминуемой грозы… И руки их все еще судорожно, цепко сжимали винтовки или тянулись к чему-то незримому…

Советские санитары ходили по площади, кое-как пробираясь между телами, переворачивали их на спину, проверяя, нет ли среди этих мертвецов раненых, тех, в ком еще теплится жизнь.

Вокруг площади не уцелело ни одного дома. Чтобы попасть на самую площадь, Ласло и его друзьям пришлось буквально ползком пробираться между обрушенными балками, перелезать через завалы высотой с одноэтажный дом.

Однако пройти дальше им не удалось.

На углу их остановил приземистый солдат, сердито закричал что-то и знаком приказал возвращаться. Мучительно припоминая русские слова, Ласло попытался что-то объяснить, но солдат, не слушая, повторял на ломаном венгерском:

— Нем собод! Нем собод! [43]

Ласло показывал рукой на Хювёшвёльдь, объяснял, что идти им недалеко, а Магде обязательно нужно попасть в Пешт.

— Муж… там… Пешт… — мучительно подыскивал он слова.

Но солдат стоял на своем.

— Пешт нем собод! — Сложив под углом ладони, он изобразил рушащийся мост: — Мост капут.

В это время от площади Кальмана Сэля подкатил на велосипеде еще один солдат, высокий, голубоглазый блондин лет тридцати. Там, где дорогу преграждали завалы кирпича и трупы, он тащил велосипед на себе. Перебросившись с коренастым солдатом несколькими словами, он вдруг спросил Ласло по-венгерски:

43

Нельзя! Нельзя! (искаж. венг.)

— Вы не знаете, как проехать на улицу Капаш?

Ласло и Андришко обрадовались, вызвались проводить велосипедиста, — им, мол, по пути. Но тот, переговорив с часовым, отрицательно покачал головой:

— Возвращайтесь назад! В городе продолжаются бои. Совсем недавно еще и здесь стреляли. Идите назад и радуйтесь, что не попали под обстрел. — Повернувшись к Магде, он добавил: — В Пешт вам не пробраться. Нет мостов.

— Как так нет мостов?

— Так, нет.

— Ни одного?

— Ни одного.

Все замолкли. Солдат сел на велосипед и, уже отъезжая, переспросил:

— В эту сторону?

Ласло кивнул, а дядя Мартон, вдруг спохватившись, крикнул ему вслед:

— Товарищ, вы так хорошо говорите по-венгерски!

— А отчего же мне не говорить! — со смехом отвечал белокурый.

Обескураженные, они повернули назад. Магда глотала слезы, а Ласло насупился и пошел по другую руку от Андришко. Его раздражал женский плач.

В подворотне соседнего дома они увидели пожилого русского солдата с длинными-предлинными усами и улыбчивыми глазами на скуластом мужицком лице. Так и подмывало поздороваться с ним по-венгерски, — очень уж он похож был на тех венгерских ополченцев, что под рождество стояли с обозом на их улице, только что форма на них была другая. Солдат поманил их, сказав по-русски:

— Поди-ка сюда!

Ласло приблизился. Пока все шло хорошо: они понимали друг друга. Солдат проворно завертел пальцем в воздухе и снова указал на Ласло:

— Патефон?..

Ласло поскреб в затылке. Поскреб в затылке и солдат, засмеялся, сделал знак Ласло: пойдем, мол, со мной. Зашли в квартиру на первом этаже. Здесь, в прибранной на скорую руку комнате, двое советских солдат заделывали досками проем окна. Строительным материалом послужила, очевидно, стенка буфета; использовали они также и стекло оттуда — «для света». За столом сидел молоденький русский капитан и читал какой-то документ, написанный на машинке.

С трудом подбирая слова, он спросил Ласло по-немецки: