Свинец в пламени

Глаза у Итинари налились кровью, от него пахло вином. Он был в гостях у старого товарища по министерству иностранных дел. Его вызвали по телефону, и он лишь час назад вернулся из Токио.

— Короче говоря, — продолжал начальник отделения, — меры убеждения потерпели неудачу, не так ли?

— Совершенно верно, — вскинул тонкие брови Такума. — Остаются лишь меры принуждения. — Тон был запальчивый. Ему надоело сто раз повторять одно и то же.

— Что ж, можно и меры принуждения, — раздумчиво ответил Итинари. — К счастью, сегодня сильный дождь и ветер, и окрестные жители, наверное, ничего не услышат и не всполошатся. Было уже два предупредительных выстрела… А это первый случай за все десять лет лагеря. Ведь так и до жертв недалеко, верно?

Начальник отделения сидел на циновке, скрестив ноги, и его круглые толстые колени, на которых чуть не лопались брюки, нервно подрагивали. Его редко видели в таком состоянии.

— Староста Дерек присоединился к ним, и ничего другого не остаётся… Подлец этот Дерек! Предоставили им самоуправление, максимальные свободы, а они всё сами же растоптали. И этот прохвост с ними заодно! — Наибольшее возмущение у Такумы вызывал Дерек.

— А я против, — возразил Куросима. — Надо всё равно действовать мерами убеждения.

— Ерунда, — перебил его Такума. — Обстановка будет только ухудшаться. Как вы тогда с ними справитесь?! Чем раньше вскрыть нарыв, тем лучше!

— Подожди, Такума, — остановил его начальник отделения, — дай досказать Куросиме.

— Мы называем их бунтовщиками, — продолжал Куросима, — но это ведь просто голодовка. Посмотрим, что будет утром. Или ещё лучше: выждать весь завтрашний день. Меры и тогда не поздно принять.

— Весь завтрашний день? — повысил голос Итинари. — Шутишь ты, что ли! Нет, братец, надо решать сейчас же. Если мы отложим на завтра, на нас ополчатся все иностранные консульства.

— Если, паче чаяния, это случится, то мы, конечно, вынуждены будем… Но тогда и решим. Я настаиваю на том, чтобы уничтожить всякую разницу в положении заключённых западных и восточных стран.

— Что за вздор! — криво усмехнулся поручик Такума. — Я полагаю, что это не входит в компетенцию работников охраны.

— А усмирять недовольных приходится мне! — горячо возразил Куросима.

— Ну, ну… Не ссорьтесь хотя бы между собой, — остановил их начальник, желая вернуться к существу вопроса. — Однако, Куросима-кун [10] , ты уверен в том, что меры убеждения в отношении обитателей второго этажа окажутся эффективными? Ведь мы их считали вполне надёжными, а даже такая мирная овечка, как Фукуо Омура, вдруг показала волчьи клыки.

10

Кун — фамильярное обращение (япон.).

— Да, загадка… Но я считаю, что дело тут не в забастовке.

— Не в забастовке? — недоверчиво покачал головой Итинари. Хмель у него уже прошёл, и он был только чуть бледен. — На втором этаже могут быть и красные, верно? Забастовка как будто такая же, но с европейцами и американцами всё просто и ясно. А вот о китайцах этого не скажешь. Тут есть что-то странное.

— Вы считаете Омуру красным?.. — опешил Куросима.

По спине пробежали мурашки.

— Я это к примеру, — наклоняясь вперёд, отвели Итинари, и у него перестали дрожать колени. — Допустим, например, что в среду китайцев затесался тайный агент, ловкий шпион, и он искусно маскируется. А выждав, удобный случай, подстрекает к недовольству, провоцирует мятеж. Возможно? Возможно. И любые меры убеждения тут бессмысленны, верно?

— Да, такое подозрение питает и один из охранников. Но это лишь плод его воображения, — ответил Куросима. — Я со всей ответственностью заявляю, что Омура никакого отношения к этой забастовке не имеет.

— И ты можешь это доказать?

— Когда будет установлена личность Омуры, всё станет ясно. Тогда я вам доложу и некоторые подробности. — Куросима пристально посмотрел на начальника. Очевидно, Соратани ему что-то рассказал. Он мог это сделать в тот момент, когда начальник вызывал к себе надзирателя, избитого заключённым первого этажа, и Соратани, над которым учинили расправу китайцы. Желание дать отпор начальнику усилилось у Куросимы, и он решительно заявил: — Я придерживаюсь определённой линии и веду следствие, отказавшись от всякого предубеждения. Надеюсь, господин начальник, что вы не предлагаете мне изменить эту линию?

— Нет, нет, я вовсе не имел это в виду, — замахал руками Итинари.

— Я говорил только к примеру. Придерживайся, конечно, своей линии. — Но, не желая ронять авторитет, он тут же насмешливо глянул на Куросиму: — Но нужно установить срок. Если в течение недели мы не придём к окончательному заключению, придётся пойти по новому пути.

— По новому пути? — переспросил Куросима. — Вы о чём?

— После, после, мы и так уже отклонились в сторону… — Начальник резко выпрямился, прекращая разговор о Фукуо Омуре.

— Господин начальник, — почти выкрикнул поручик Такума, — собранные по тревоге охранники ждут приказа. Надо действовать!

— Но мы ещё не выслушали мнения начальника караульной службы, — ответил Итинари, поворачиваясь к ефрейтору Фукумори. — Что скажете, ефрейтор?

Фукумори, который всё время сидел чинно, неподвижно и молчал, сейчас растерялся и по-детски замотал головой.

— У меня… у меня никакого мнения нет. Как вы прикажете, так и будем действовать.

— Что ж, ладно, — произнёс Итинари и после паузы продолжал: — Итак, точки зрения расходятся. Применить ли силу или продолжать действовать убеждением — единого мнения нет.

Настал момент принимать окончательное решение. Окно караульного помещения вдруг ярко осветилось. Дождь и ветер прекратились, и свет прожектора, освещавшего внутренний двор, отражаясь от стекла, делал окно похожим на экран, когда обрывается вдруг фильм.

— Видно, тайфун решил передохнуть, — сказал Итинари. — Затишье перед бурей.

— Давайте передохнем и мы… — предложил Куросима. — Думаю, принять окончательное решение мы успеем.

— Хорошо, проветрим мозги, — согласился Итинари. — Итак, пятнадцать минут на отдых. А ефрейтор Фукумори займётся проверкой состояния пистолетов, дубинок, наручников и прочего.

Итинари сразу повеселел, словно избавился от всех неприятностей.

4

Итинари и поручик Такума начали болтать о пустяках, а Куросима вышел из караульного помещения и направился к задним воротам. Двигаясь вдоль мокрой от дождя наружной стены, он дошёл до конца здания и обогнул его. Отсюда видны были зарешечённые окна коридоров обоих этажей первого корпуса. Куросима шёл маршрутом, по которому круглые сутки через каждые полчаса проходил патруль.

Лучи прожекторов, установленных на крыше, ярко освещали цементный двор и обширное пространство вокруг лагеря.

В караульной будке возле задних ворот Куросима надел дождевик и, кивнув постовому, вышел за ворота. Ему хотелось проверить, что делается на прилегающей территории, и вообще сейчас не сиделось на месте.

Предположение насчёт Омуры, высказанное начальником отделения, сильно задело его. Для Итинари, который по натуре был оппортунистом и придерживался принципа «мир любой ценой», это было слишком смелое предположение. Видимо, испугавшись забастовки, Итинари склонялся к выдумке Соратани. В голове начальника отделения наверняка, точно гвоздь засел пресловутый четвёртый параграф двадцать четвёртой статьи приказа управления по делам въезда и выезда за границу. Этот параграф касается лиц, «замышляющих или добивающихся ликвидации японской конституций или свержения правительства, созданного на основе этой конституции, также лиц, которые участвуют в политических партиях или других организациях, замышляющих осуществление указанных подрывных целей».