Свиньи олимпийской породы.

 - Надо Дюбу проведать. Выпил он чего–то не того. Может, уже посинел, и его крысы обгладывают.

 - Бр–р — Передернулся радист, представив себе эту картину. — Ну, ладно. Потом приходи. Тебя интересно учить. Ты толковый.

 - Хе… — Улыбнулся польщенный Яцкевич и пообещал. — Возьму тетрадку и приду.

 Железную дверь он открыл своим ключом. На ЗАСе было прохладно. В аппаратной храпел Витька. Макс решил не тревожить готовящегося к продолжению утренней вечеринки и, взяв тетрадь тихонько ушел. У радистов привычно пищали динамики. В черных наушниках сидел командир радиовзвода. Из–за присутствия в комнате офицера все были одеты. По степени застегнутости можно определить стаж армейской службы. «Духи» застегнуты наглухо. У «карасей» и «черпаков» раскрыт душивший крючок. У «дедов» — крючок и верхняя пуговица. Солдаты, приказ об увольнении в запас которых уже вышел, но «дембель» которых тормозился начальством, назывались «дембелями» или «гражданами». Ожидание освобождения было самым суровым наказанием, но таким терять было нечего, и они были расстегнуты «до пупа».

 Максим приложил руку к виску и обратился к ничего не слышащему, благодаря наушникам, офицеру:

 - Товарищ лейтенант! Ты дурак, и меня не слышишь, но я делаю вид, что прошу разрешения войти!

 Солдаты засмеялись, а лейтенант разрешающе махнул рукой.

 Максим подвинул стул и подсел к Федотову.

 - Ну, что, Серега, поехали? — он открыл тетрадку, и увидел:

 Etre:

 Je suis

 Tu es

 Ill, Elle — est

 Nous sommes

 Vous etes

 Ills, ells — sont

 Макс перевернул тетрадку. Там было:

 Б — ба–ки–те–кут -> _…

 Сергей зевнул, и спросил:

 - Я объяснял? Чтобы запомнить букву, надо выучить слово, которое начинается с этой буквы?

 - Да.

 - Так вот — он проигнорировал ответ Макса — «А» и «О» — произносятся долго. Это тире. Остальные гласные это точки. Например — «Л» — ли–моон–чи–ки. Точка, тире, точка, точка.

 - Знаю, ты уже говорил.

 - Да? А че сразу не сказал? Ну ладно. В морзянке говорят группами по три буквы. Между буквами перерыв размером с два тире.

 - Понял. Три буквы означает слово. Например?

 - Например — «пошел». Это «ПШЛ». Если хочешь кого–то оскорбить, пишешь ему: та–а та да, та да–а та да, та–а та та да. Переведи!

 - Не–е, я на слух еще не воспринимаю.

 - Ну, давай, Максимка, это же просто! Что за буква: таа та да?

 - Ну, не знаю. А–й да?

 - Нет же! — Серега всплеснул руками, удивляясь бестолковости Максима. — Аай да — это тире точка, а тут тире, точка, точка. Доо ми ки!

 - Точно!

 - Вот ты и есть: Доо–ми–ки, Ли–моон–чи–ки, Баа–ки–те–кут!

 - ДЛБ? — Макс записал, как поется морзянка новых букв. — А что у вас значит ДЛБ?

 - Это ты! — Раздраженно закричал Сергей. — Долбофизик!

 Максим огорченно вздохнул. День близится к концу и, в общем–то, можно назвать его удачным. Однако Макса нервировала недоступность морзянки. Ему хотелось слышать в пиканье буквы, как это доступно настоящим радистам. Зачем телефонисту ЗАС надо было знать азбуку морзе — Макс не имел понятия. Ему просто нравилось учиться.

 Командир радиовзвода снял наушники и встал.

 - Ну что ж, — он сцепил ладони над головой и, крякнув, потянулся. — Я ухожу домой. Через пять минут чтоб лишних здесь не было. Это я тебе говорю, Федотов. Через пару месяцев заступишь на дежурство и проклянешь еще эту комнату. Яцкевич! Тебе тоже здесь делать нечего. Сергазин! — Офицер позвал раскосого, расстегнутого «деда». — Проследи!

 «Дед» молча кивнул. Лейтенант ушел. До вечерней поверки оставалось еще полчаса.

 - Макс, а ты вообще, в деревне был когда–нибудь? — начал Сергей, но Сергазин не дал Максу ответить.

 - Вы тоже идите, да? — приказал он. Последнее «да», хоть и было сказано вопросительным тоном, но Макс знал, что у этого казаха оно просто заменяет русской неопределенный артикль «бля», то есть не несет никакого смысла. Сергазин продолжил:

 - Мамырко сегодня дежурный, да? Не опоздайте, да? — И когда Сергей стал смотреть в тетрадь на записи Макса, повысил голос. — Я кому сказал?! А ну валите отсюда на хер, да? Мухой!

 Максим за Федотовым начал подниматься к выходу из подземелья. Сергей вышел первым и тут же закурил.

 - Пошли в курилку, побазарим. Надо до поверки время убить.

 Они курили молча. Максим прищурился на заходящее солнце. Было хорошо. Не жарко, не холодно. Птички поют. Весна. Скоро уволится Дюбков, и он будет выходить с ЗАСа только поесть и покурить. Здорово! Федотов прочитал его мысли.

 - Лепота! — Он глубоко вздохнул и харкнул в проходящую собаку. Пес на всякий случай взвизгнул и убежал.

 - А ты знаешь, Серега, что я однажды спал в трех метрах от командира корпуса, генерал–лейтенента Ефремова?

 - Ну да?

 - Правда, зуб даю. Месяц назад было дело. Возле плаца стоял грузовик. Газ–66, «шишига». Я, как обычно шел куда–то с молотком, смотрю, старшина куда–то пилит. Ну, думаю, сейчас припашет. Хоть я и с молотком, да вид у него больно озабоченный. Но он меня не заметил, стал с кем–то разговаривать. Тогда я быстро в кузов залез, притаился. Смотрю — матрас лежит. Видно не я первый такой умный. Я на него лег, ну и понятно — заснул. — Максим выкинул окурок и расстегнул пуговицу.

 - Ну а генерал–то где?

 - Ну вот. А проснулся, сразу и не понял в чем дело. Поют. И ногами топают. Я думал — строевая. Башку высунул — а там… Мать честная — лампасы! И звезды на погонах! Генерал и куча полковников. Начальство приехало и строевой смотр устроило.

 - Вот ептать! Ну, блин… ептать! Влетел!

 - Ага. Старовойтов меня увидел, сделал страшную рожу, мол, прячься… — Максим довольно улыбнулся приятным воспоминаниям.

 - Старовойтов — мужик. Этот не вложет. Даром, что офицер.

 - Вот. Ну, я, блин, снова на матрас. Лежу. Не дышу. Генерал — руку протяни. Курить охота, а нельзя…

 - Курить?! Ну, ты даешь! Ты б еще бабу притащил!

 - Хорошо бы. Ну, вот… Я лежу, а ощущение дурацкое. Могу генералу в ухо дать. Или плюнуть.

 - Зря сдержался. О тебе бы в «Красной Звезде» написали.

 - Это вряд ли. А в дисбат — запросто…

 - Да… Дела…

 Они помолчали. Поплевали в бочку. Максим посмотрел на часы.

 - Ну что, Серега, пойдем в казарму? Мне еще подшиться надо.

 - Ты что, подворотнички и иголку в тумбочке держишь?

 - Смеешься? Украдут в первую же ночь! У меня в тумбочке только устав ВС СССР и фотография Горбачева. Для смеха. Это добро никому не надо. А подворотничек одолжу у кого–нибудь.