СвиноБург
Шрифт:
Эта женщина сводила меня с ума. Ох каким жарким было то лето!..
Стоило мне закрыть глаза, я видел ее. Тонкие руки. Белая прозрачная кожа. И волосы, огненные, наверное, они были жесткими... Моя мать часто видела ее раздетой. Сидящей на кресле. У нее были эти «женские» проблемы.
Я не мог никак сосредоточиться, когда мастурбировал! Я видел ее!
Приходил из школы, плелся на кухню... Заглядывал в холодильник. Ел стоя. Быстро, быстро и еще быстрее. У меня будто могли отнять! Потом шел в комнату, в свою комнату с аквариумом... Садился на стул, и у меня ничего не получалось! А вот когда перед глазами мелькала наша училка по литературе, все
Лежа, я следил глазами за рыбами... Аквариум у меня всегда вызывал мысли о рае... ...Я помню тот день. Она опять пришла в больницу к моей матери.
Я бродил здесь после школы. Темные коридоры, гулкие пустые подвалы меня успокаивали. Я мог делать все, что хочу. Я мог лечь на пол и уснуть. Прямо в проходе. Мог запеть, мог танцевать здесь сам с собой, насвистывая себе тихо-тихо... Там- там-там, тра-да-та-та-та-там...
Здесь все были больны. Все. От врачей до стен. Даже лопаты и веники, даже халаты были больны и спокойны. Болезнь, страдания, смерть, изоляция... Эта общая участь делала всех нас спокойными и ясными... Мы все тут двигались как во сне. Это напоминало храм.
Те, кто шли на поправку, нуждались в развлечениях. А те, кто уже никогда не поправятся, видят по утрам на обходе улыбку врача. Я помню ее на лице матери. Ее ни с чем не перепутаешь. Врачи... Они просто печальные клоуны. Клоуны в ожидании хороших новостей...
Медсестры, обнаженные под халатами... Их усталые глаза, они клюют носами...
Ты проходишь в мужскую палату. Ты проносишь водку в грелке... А они спят, положив головы на тетрадь с назначениями.
– -- Привет! — шепчет тебе этот с язвой. — Ну, притаранил?
– -- Давай! Тихо...
Ты наливаешь из грелки в стакан. Другой мужик с трубкой в брюхе тоже хочет.
– -- Э! Тебе же нельзя!
– -- Боты закусишь! Потерпи-ка!
– -- Спи, на хуй, пожалуйста!
– -- Он молча ложится.
– -- Ну, как дела, Фриц?
– -- Расскажи --- Ебнешь водчанки?
– -- Мать ничё не скажет?
– -- Он наливает. Зажмурившись, я выпиваю. Обычно мне становится плохо потом. Я сажусь в угол и будто засыпаю. Я ничего не чувствую. Это так непривычно — ничего не чувствовать!..
– -- Нехуй на тебя водку переводить!
– -- Тебе надо только закусывать!
– -- А пить нельзя!
– --
Они смеются. Я для них ручной медвежонок или свинья. В хорошие вечера после телевизора они приходят тихие. Они посмотрели кино.
– -- Эх, бля... — вздыхали мужики. — Жизненный фильм ---
Они садятся на свои кровати. Они задумчивы. Они забыли о своей боли. Они даже не чешутся. Они не плюют на пол. Один вообще сразу ложится лицом к стене.
– -- Ну что?
– -- Тушим свет? — спрашивает самый молодой. — Хули делать-то?
– --
Остальные молчат. Он встает, и палата погружается во тьму. Скоро здесь, в хирургии, останется только дежурный врач. Я должен идти к матери в гинекологию. Мне не хочется выходить. Мы все молчим. Я сижу на кровати у Миши-крановщика. Чтоб ему не мешать, я отодвигаюсь. «Ничё-ничё... — говорит он тихо. — Сиди...»
Мы в полной темноте, глаза еще не привыкли. Кто-то вздыхает. Долго-долго, как больное животное. Я выхожу.
– -------------------------
– -------------------------
Она была голая и сидела без движения. Прикрыв глаза. Неподвижно. Ноги широко расставлены. Рукой она придерживала между
ног тяжелую от крови простыню. Темно-красную от крови простыню. Ко мне от нее двигалась струйка.Она сидела прислонившись к стене, склонив голову. Будто удивляясь... «Кровь... Такая красная... Такая моя...»
Я не мог сдвинуться с места. Она сидела спокойная-спокойная. Она была будто бы одна на целом свете... И это спокойствие передалось мне.
Ее такая худенькая грудь с почти невидимыми сосками... Эти руки, худые, скрещенные на кровавой простыне, свисавшей, скользившей от тяжести вниз... Тяжела была эта простыня, полная крови и жизни... Полная уходящей жизни...
Это было как сон. Как самый красивый сон... У меня выдернули пол из-под ног. Я стоял, склонив голову, как она, на плечо... Не знаю, что со мной происходило в этот момент. А она сидела, и простыня скользила, скользила, скользила...
Очнувшись, я помчался наверх, в ординаторскую.
– -- Тихо! — сказала мать. — Готовьте ее к операции!
– --
Медсестра кивнула, и все закрутились в циклоне. В циклоне, центром которого, неподвижным центром, была «она». Весь наш «храм» заметался, а она была неподвижна, как умирающая царица. Как послание богов она лежала, и никто к ней не мог прикоснуться без благоговения...
– -- Это уже не первый раз --- Три выкидыша --- Три!
– -- Она уже пробовала и снотворное, и газ --- Два раза пробовала!
– -- У нее не получалось!
– -- А в этот раз у нее почти получилось!
– -- Она почти ушла --- Она уходила --- Все дальше и дальше --- Я знаю этот момент --- И ты узнаешь --- Когда станешь, например, врачом --- А потом --- Этот момент никогда не виден вначале --- Она вернулась --- Умирают постепенно --- А возвращаются сразу ---
Я был тих в тот вечер. Вынырнув из повседневности, из своей детской обыденности... Я спокойно смотрел всем в глаза... Красота и смерть меня ослепили. Я ничего не видел, кроме красоты... И все так же я стоял перед ней, склонив голову набок, и смотрел, и не мог оторваться...
Мы шли с матерью одни с работы. Без ее подруг. Уже почти рассвело.
Человек ехал на велосипеде. Он ехал издалека, нам навстречу. Мы шли, и он ехал нам навстречу... Я подремывал на ходу, а он приближался. А когда он проехал мимо, медленно, торжественно, как призрак, я увидел, как встало солнце. Этот человек привез его на своих плечах.
Я оглянулся. Он был не мужчина и не женщина. Просто человек без примет. Он ехал все дальше и дальше, посматривая на номера домов...
Он будто боялся ошибиться. А потом он прибавил ходу и исчез...
Мне долго потом мерещилось, будто пальцы матери пахнут кровью.
– ------------------------
– ------------------------
Это было одно из глобальных потрясений. На какое-то время все мои кошмары, все страхи растворились в этой красоте.
Если бы она умерла, думал я. Если бы они не смогли ее спасти...
Красота засияла бы еще ярче!.. Я жалел втайне, что она не умерла!
По дому и по школе я ходил как кукла. С лицом как маска, такая жирная маска с пустотой вместо глаз.
– -- Ты эгоист, — ворчал отец. — Все просто, ты — эгоист --- Почему ты так долго занимаешь ванную?!
– -- Мне завидно!
– -- Что ты там моешь?!
– --
Я сидел на краю, с зубной щеткой во рту Я обо всем забывал. А в один из дней, сидя в ванной, я вдруг начал раскачиваться Я будто слышал далекую музыку! Мать постучала. Говорит, что постучала и вошла --- Что с тобой?! — трясла она меня. — Ты что?
– --