Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе
Шрифт:
Римский Колизей. Если бы нужно было выбрать лишь один объект для представления о великой цивилизации Рима, следовало бы взять именно этот амфитеатр. Имперский размах — арена I века н. э. на 55 тысяч человек. Мастерство и разум: вся толпа через 80 арок могла заполнить и покинуть арену за считаные минуты. Изобретательность: Колизей превращался в водоем для морских боев. Трагическая история христианства: гибель мучеников, растерзанных здесь дикими зверями.
Мавзолей-мечеть Тадж-Махал — тот же Колизей, только для Индии. Построен в XVII веке в Агре, с включением в строительный проект множества мусульманских символов эпохи Великих Моголов. Не говоря о том, что это памятник супружеской любви шаха Джахана. Зрительно — гармония, так что эта громада (высота — 74 метра, ширина купола — 17 метров) кажется воздушной. Полупрозрачный
Мачу-Пикчу в Перу — затерянный город инков, куда из Куско ведет дивная горная дорога. Мачу-Пикчу существовал меньше ста лет: основан в XV веке, а когда в империю инков вторглись испанцы, в 1532 году все жители ушли неизвестно куда, хотя солдаты Писарро в такую высь не добрались. Зачем построили с невероятными трудами город на высоте 2450 метров — неужели потому, что там так красиво? А почему тогда ушли?
Вырубленный в скалах древний город Петра в Иордании. Стоявший на скрещении торговых маршрутов из Дамаска к Красному морю и от моря Средиземного к Персидскому заливу, он пришел в запустение с развитием прямых водных путей. Полуторатысячелетняя ненужность сберегла храмы, театр, жилые дома из живописного красного песчаника, меняющего цвет в течение суток. Это был главный город сыновей Исава — брата Иакова, сына Исаака, внука Авраама (см. Книгу Бытия).
Единственное из новых чудес — действительно новое: Статуя Христа Спасителя над Рио-де-Жанейро возведена в 1931 году на горе Корковадо. Высота фигуры — 30 метров, постамента — шесть, а если сложить это с высотой горы — 700 метров, то понятно, почему статуя именно «над», а не «в» Рио. К подножию можно подняться на фуникулере или по серпантинной дороге, но незачем: суть монумента в его слиянии с природным окружением, отчего он кажется таким же горным пиком, только необычного очертания.
Вот это голосование подтолкнуло к определению российских чудес. Авторы затеи и не скрывают побудительного мотива: «То, что не нашлось место российским достопримечательностям, вызвало всеобщее непонимание». Что означает — досаду и обиду. Хотя заметим, что в мировой семерке не представлены ни Франция, ни Испания, ни Британия, ни Соединенные Штаты, ни Япония. Нет Греции! Все они остались в полуфинале, и в их числе, в хорошей компании — московский собор Василия Блаженного.
Нет смысла обсуждать точность этого списка — таков результат свободного голосования: как вышло, так вышло. Но вот на что стоит обратить внимание. Во всемирном списке все чудеса (и первые семь, и двадцать одно предварительное) — рукотворные. В российском шесть из четырнадцати — природные. Среди главных — четыре из семи.
И за древними и за новыми чудесами света — шум времени, рокот истории, поступь цивилизации. Прославление ума, таланта, мастерства и труда человека. Но какой талант вложен в Долину гейзеров? Какой труд в Столбы выветривания? Какое мастерство в Эльбрус? Какой ум в озеро Байкал?
Пожалуй, все ровно наоборот: например, истинное чудо, что Байкал уцелел под напором целлюлозно-бумажной отрасли и прочей хозяйственной деятельности человека.
Храм Василия Блаженного — гордость России. Петергоф — тоже, хоть и строили его иноземцы Иоганн Браунштейн, Жан-Батист Леблон, Никколо Микетти, Бартоломео Растрелли: но ведь надо же было пригласить правильных строителей. Мамаев курган — нетленная память о народной победе.
Озера же, горы, долины и т. п. и возникли и существуют уж точно не благодаря окрестному населению, а либо вопреки (Байкал), либо — в лучшем случае — внеположно ему. В российских чудесах смешаны совершенно разнородные явления, и эта мешанина не случайна, а как раз характерна в механизме самоутверждения. Взять наиболее частые российские мантры. «Наши женщины самые красивые!» — может быть; однако в Италии или Польше с этим никак не хуже. Но ведь недоказуемо, потому что дело вкуса. «Мы самые духовные!» — возможно; однако хорошо бы послушать, что на этот счет думают о себе японцы или испанцы. Но чем измерить дух? Это же не средняя зарплата и не качество дорог. Тут декларация подменяет аргумент. Та же схема работает и в постановке в один ряд Долины гейзеров и храма Василия Блаженного.
Разница же — принципиальная: рукотворные памятники — история, нерукотворные — география.
Неопределяемое,
неисчислимое — так легко и так беспроигрышно присвоить. Но если считать своим достижением Эльбрус, то почему тогда не северное сияние, не грозу в начале мая, не подмосковные вечера?VI
Свобода важнее всего
Из интервью разных лет
Свобода — что это такое для вас?
Петр Вайль. Думаю, то же, что и для всех. Только не все отдают себе отчет в том, насколько это универсально важно. Очень распространенная сейчас формула: обмен свободы на безопасность и благополучие. То есть передадим заботу о себе государству и его учреждениям, они нам обеспечат покой и достаток, а мы уж как-нибудь поступимся разными излишествами вроде свободы слова, самовыражения, прессы и пр. Выглядит все довольно логично: как в марксизме — есть базис и есть надстройка. Всякие свободы — надстройка: нечто даже если желательное, то не обязательное. Но это ложное построение. Дело-то в том, что жизнь человеческая существует только во всей полноте, и если поступиться одним, то непременно придется отдать и другое. Закон дворового взросления: не прогибайся ни в чем — неизбежно станешь «шестеркой». Нет примеров в истории, чтобы авторитарное государство не превращалось со временем в тоталитарное. А тоталитарное мы уже видели, знаем, что в нем жить не только страшно и скучно, но и бедно. Раб работает непроизводительно. Ценности создает только человек свободный. Вариантов нет. Фраза «слишком много свободы» — нелепа. Это может означать лишь то, что не созданы гражданские институты, которые обуздывают разгул. Пагубно не количество свободы, а только неумение с ней жить, с нею обращаться.
Тут нужно оперировать цивилизационными понятиями, которые отработаны веками. Все, что придумано человечеством для обуздания нашего природного свинства, — репрессивно: религия, мораль, право, культура, этикет. Они все только и твердят «нет», а нам же хочется «вопреки» — того, чего желается нам. Как противостоять этому? Призывать быть хорошими — бесполезно. Есть два краеугольных понятия — страх и выгода. Страх неподкупного суда и неотвратимого наказания скорее воспретит быть скотиной, чем любые убеждения. Выгода, сулящая материальное процветание, куда надежнее заставит быть честным, чем заповеди.
Понятно, что все это обусловлено известным положением: твоя свобода ограничена лишь свободой других. Не задевай — не задет будешь.
Что до государства, то его единственная роль — не мешать тебе. Не замечать тебя. То есть заботиться о старых, больных и немощных. А остальных — оставить в покое. Это единственный плодотворный способ взаимоотношений личности и государства.
Как там у Бродского: «Свобода — это когда забываешь отчество у тирана».
Существуя в такой системе, отчетливо осознаешь, что свобода не просто важнее всего — она покрывает и включает все.
Что вам дорого и что ненавистно в недавнем советском прошлом?
Петр Вайль. Похоже, даже те, кто помнит и не позволяет себе забывать о самом страшном — расстрелах, лагерях, переселении народов, как-то подзабыли главное ощущение поздних советских лет. То, что входит в число семи смертных грехов, — уныние. Безнадежная предсказуемость всего надолго вперед. Тот монолит стоял Эльбрусом, и не видать было на нем ни одной трещинки, пока вдруг в 89-м не развалилась Берлинская стена, а за ней все остальное.
Но ведь еще за два месяца, за две недели до этого — никто и верить и предполагать такого не мог. В мои сознательные советские годы — 70– е — очень страшно уже не было, но был настоящий мандраж. Ты все время и всюду прикидывал, где и как себя вести, чтобы ни-ни, и, при известной сообразительности и опыте, эти один-два, не больше, варианта поведения: на стадионе, в театре, в пивной, в ментовке, на пляже, в конторе — где угодно, соблюдал.
Омерзительное унижение: так проникающе всемерно зависеть от других. Какая, на хрен, свобода воли, какой венец творения. Одна тварь дрожащая на всех уровнях.