Свободное падение

Контакты с подозрительным типом сразу же прервали и дали знать своим людям в ФСБ. И тем не менее мошенник ещё не один год ошивался в России и даже пару раз засветился в тошнотворном политическом ток-шоу.

Да, скорости мысли и работоспособности Максима когда-то не было равных… Но постепенно память начала давать сбои, причём самые нелепые. Первая ласточка: ни с того ни с сего напрочь выскочила из головы важная дата, и не какая-то, а день рождения жены, её тридцатилетний юбилей! И это притом, что об организации праздника Даша говорила с утра до ночи в течение целого года, с того самого момента, как ей исполнилось двадцать девять. И хотя Максим часами терпеливо выслушивал (вернее, пропускал мимо ушей) все детали готовящегося торжества и загодя заказал жене бриллиантовое колье, катастрофа всё же произошла.

В ответственный день Гордиевский, как ни в чём не бывало, встал раньше всех и, пока домашние ещё спали, отправился в офис. Там, как обычно, сразу же отключил личный телефон и отгородился от всех помех: с первых дней их супружеской жизни он сделал это привычкой, а иначе, с неимоверной болтливостью Даши, работать было просто невозможно. И только в семь тридцать вечера, вальяжно сидя за бокалом вина на внезапно образовавшейся встрече, Максим с ужасом понял, что опоздал! Праздник в ресторане должен был начаться ровно в шесть.

Проверив личный телефон, он увидел двадцать звонков от жены и, хуже того, два – от тестя, которому он успел задолжать нехилую сумму… Скандал вышел хоть куда! Да, именно с этого начался разлад, завершившийся разводом со всеми вытекающими: дележом имущества, назначением алиментов, которые ему теперь не из чего было платить, и…

Нет, о Даше и их совместной жизни даже вспоминать не хотелось, особенно сейчас, сидя с маленькой чашечкой турецкого чая на террасе-крыше одного небольшого отеля, где Максим останавливался в первый приезд. Тёмно-серые воды пролива вдалеке, бесчисленные корабли и кораблики, остроконечные мечети, крыши современных и старинных домов, живописных и не очень, а главное – бурлящая жизнь самых обычных, не обременённых дурацкими воспоминаниями и самоедством людей, где-то там, внизу, – всё это отвлекало, успокаивало и настраивало на другой лад…

Игнорируя настойчивые звонки с работы (отчёт, отправленный им два часа назад, был недоделан, и он это знал), Гордиевский снова пытался привести в чувство свою память. Странно, что теперь в голове оставалось только самое ненужное, глупое, а стоило подумать о чём-то действительно серьёзном. Какая-то мутная пелена… Может, это так деменция начинается? Не рановато ли в сорок восемь лет?

…Париж, весна семнадцатого, за пару месяцев до его свадьбы… Да, именно тогда они виделись в последний раз. Но где, где же именно они тогда расстались? Почему-то Максим никак не мог вспомнить, попрощались ли они тогда в «Ритце», в белоснежном номере её отеля, или на лестнице Оперы Гарнье. Да, точно, Анна ещё на сутки задержалась в Париже, прежде чем отправиться в Милан, а они с Никитой в тот же день поехали в Реймс… Хорошо ещё, что его друг так и не выведал, где и почему Максим пропадал в Париже в те злосчастные два дня. Кто знает, может быть, тогда развод с Дашей произошёл бы гораздо раньше. Или вообще не случилось бы никакой свадьбы… А впрочем, какая разница? Чему быть, того не миновать.

«Я никогда не думаю о будущем. Оно приходит само достаточно скоро», – говорил Эйнштейн. Верно! Вот и о прошлом думать тем более не стоит, раз уже изменить и переиграть ничего нельзя.

Нельзя. Да, это так.

Максим допил холодный чай, бросил последний взгляд на Святую Софию, красовавшуюся в золотистых лучах заката, и пошёл обратно в коворкинг – переделывать неудачный отчёт.

***

Туфли – сначала надо избавиться от них. Зачем и почему они оказались туго завязаны лентами, да ещё с бантами на лодыжках, – может, чтобы он их развязал? Видимо, да.

Пока она безмятежно лежала на диване, он мучился, пытаясь едва ли не зубами справиться с неподдающимися узлами. Наконец она со смехом убрала ноги и сама в два счёта разделалась с лентами, отбросив импозантную обувь в сторону, да так, что чуть не попала прямо в зеркало. Ну и замашки!

Теперь чулки. Здесь всё проще: это не колготки, которые надеваются чуть ли не через голову… Почему с другими женщинами он никогда не замечал, как много на них одежды? Или это её личные причуды?

Чулки оказались на телевизоре – замечательно… С остальным было несложно, хоть вообще больше ничего не снимай. Но хотелось, конечно, ощутить её целиком: платье скрывало практически всё, что так ему нравилось… Что за отвратительная ткань, неужели это нужно стягивать так долго? Боже мой…

Она категорически не любила спешить, да и он сам предпочитал не торопить события. Но здесь уже было так горячо, и так хотелось…

…Звонок в дверь прервал его полудрёму. Чертыхаясь, Максим посмотрел на часы: половина двенадцатого. Конечно, время детское, но кто ломится в квартиру в такой час, да ещё без предупреждения?

Очередная трель звонка вынудила его встать. Накинув халат, он дошагал до двери и без всякого энтузиазма открыл. Он мог ожидать чего угодно, в том числе наезда бывшего тестя, так и не простившего ему, что квартира, купленная Максимом до свадьбы с Дашей, досталась не его дочери, а кредиторам.

Но, к счастью, всё оказалось гораздо банальнее. Перед ним стоял прыщавый паренёк, в котором Гордиевский не сразу, но всё же узнал Жорика, сына Миши Шаневича.

Несколько секунд Максим смотрел на незваного гостя, ожидая объяснений или хотя бы приветствия. Однако юноша не произнёс ни слова, словно уверенный, что Максиму и так всё понятно.

– Здороваться тебя не учили, что ли? – наконец пробурчал Гордиевский, пропуская гостя в квартиру. – Что случилось?

– Ничего. – Жорик продолжал смотреть на него так же спокойно, будто ждал, что ему сейчас дадут какие-то инструкции.

– Ты чего здесь делаешь? – прямо спросил Максим.

– А чемодан мне?.. Я чемодан оставил внизу. Мне его сюда тащить?

– Какой чемодан? – чуть не заорал Гордиевский.

Он начинал понимать, что сынок Мишеля прибыл к нему не на пять минут.

Кривые ножки в джинсах-дудочках, узкое личико в круглых очках, нос крючком и уши торчком: наследник его бывшего друга и партнёра, несмотря на свои двадцать пять, производил впечатление сопливого подростка, отпущенного в первую школьную поездку за пределы МКАД. Если бы ещё за таким обликом скрывалось хоть какое-то подобие интеллекта, Максим бы многое стерпел, но сочетание внешней непривлекательности и глупости он ненавидел всей душой – как в женщинах, так и в мужчинах.

– Слушай, Жорик, – Гордиевский схватил его за рукав, так как тот уже собирался спускаться за чемоданом, – хватить валять дурака: ты что здесь делаешь?

– Кто? Я? – слегка съёжился Шаневич-младший.

– Да, ты.

– А папа вам не звонил?

– Не звонил.

– А… – протянул Жорик без всякого удивления. – Я пойду всё-таки возьму чемодан, а то он на улице лежит.

«Ну ты и придурок! – про себя выругался Гордиевский. – Ещё и чемодан оставил на тротуаре. Вот сейчас закрою дверь и не пущу тебя больше! Впрочем, откуда он узнал код? В подъезд-то как вошёл?»

Через пять минут прыщавый гость вернулся, тихонько закрыл за собой дверь и сконфуженно приземлился на пуфик.

– Походу, чемодан пропал, – наконец выдавил он из себя, стараясь не смотреть на Максима. – И что теперь делать? У меня там новый планшет!

***

Пока Гордиевский глотал остатки палёного бренди, купленного у местных умельцев, его гость, ничтоже сумняшеся переместившись за кухонный стол, рассказывал о своих злоключениях.

Постепенно Максим стал понимать, что к чему: по-видимому, Мишель решил избавить отпрыска от мобилизационного капкана и не придумал ничего лучше, как дать ему карт-бланш и адрес Гордиевского в придачу. Правда, первые полгода парнишка, штурмовавший Верхний Ларс 8 вместе с друзьями по несчастью, пересидел где-то в Батуми, однако когда его в очередной раз турнули из снова подорожавшей квартиры – близился отпускной сезон, – он не преминул вспомнить про «дядю Макса» и на последние купил билет в Стамбул.

8

Верхний Ларс – контрольно-пропускной пункт на российско-грузинской границе. – Примеч. ред.