Свое и чужое время

Обычно старик сиживал на маленьком стуле перед домом и дремал с приоткрытым ртом, издавая клокочущие звуки. Дремал он чутко, как старые дворняжки. Стоило кому-нибудь ступить на пыльные дороги, как тут же захлопывался рот старика и открывались глаза. Углядев зорким оком бредущего путника, он поспешно покидал свое место и выходил за ворота, чтобы затеять с прохожим беседу.

А если случалось, что у кого-то приболела корова или еще какая-нибудь живность и, как всегда, помочь им не в силах были наши ветеринары, которые избавляли животных от страданий в основном отсечением головы, то обязательно бежали к старику. Зосмэ в таких случаях не отказывал никому, так как за приготовленное им снадобье полагалось уплатить на месте, и чем щедрее, тем вернее действие…

Зосмэ за его общительный характер и за знахарские мудрости уважали в деревне и за эти же мудрости побаивались. Во всяком случае, к нему обращались лишь в крайней нужде.

Лечил Зосмэ людей от многих болезней. Но охотнее и лучше всего избавлял он детей от дурного глаза.

Благодаря его усилиям и заботам родительниц от пагубного влияния сглаза была предпринята своего рода «прививка» — каждый ребенок нашей деревни носил на груди ладанку, приготовленную руками сердобольного знахаря. Но этим далеко не исчерпывались познания старика: его основным призванием, принесшим ему славу непревзойденного искусника, было гадание на куриных крестцах. Тут он был чародеем. Как поп евангелие, читал он крестцы, предсказывая судьбу… Одним словом, слыл очень талантливым гадальщиком. О силе его волшебства ходили самые невероятные слухи. Рассказывали, будто бы старец указал одной приезжей женщине, где и в каком доме следует искать мужа, канувшего темным вечером в невидимые провалы страстей… И всякое другое, чему было трудно поверить, но верили, поскольку не терпелось испытать магическую силу старика на собственном опыте.

Самыми добрыми почитателями таланта Зосмэ были старухи.

Шли они к нему из отдаленных районов. Только им была по-настоящему известна божественность его ремесла.

Когда какой-нибудь засидевшейся девушке не терпелось заглянуть в свою судьбу с единственной целью узнать, скоро ли, черт бы его побрал, явится за ней неторопящийся жених, она приглашала Зосмэ на зажаренную курицу. Но если женщина интересовалась судьбой мужчины, она должна была принести в жертву петуха — этого требовал закон гадания.

Однажды случай сделал меня невольным свидетелем одного гадания Зосмэ.

Перед самой войной из глубины Мингрелии к нам приехала погостить двоюродная сестра моей матери. Ее звонкий смех и бойкий характер соответствовали духу моих далеких предков, заселявших знойные долины.

Нашу гостью, как вскоре выяснилось, как и многих наших родственников, живших в горах, тянула к нам неодолимая страсть к чернозему. И если их желанию так и не суждено было осуществиться, то виной тому война, открывшая жителям гор всю неприглядность долины во время воздушных налетов.

В ту предвоенную пору мою засидевшуюся тетю интересовали не только плодородная колхидская низменность и море, но конечно же жених. Здесь она надеялась поймать быка за рога. А для этого нужно было узнать, где валандается тот самый бык. И вот в один из прекрасных дней мая тетя пригласила к нам в дом Зосмэ.

В отсутствие моих родителей тетя выбрала лучшую хохлатку. И теперь на столе Зосмэ поджидала подрумяненная курица с горячей мамалыгой и бутылка черного вина.

Мне показалось, что тетя не имеет права гадать на себя, принося в жертву нашу курицу. Честно говоря, меня это даже расстроило. И я решил помешать тетиной затее. Я жаждал справедливой мести. Во что бы то ни стало я хотел отомстить за курицу и тете и старику одновременно. Но когда все мои попытки съесть курицу еще до прихода Зосмэ не увенчались успехом, я решил припугнуть тетю угрозами рассказать обо всем отцу.

— Я все расскажу папе, когда они приедут! — погрозил я тете.

Тетя хоть и улыбалась на мои угрозы, но было видно, что ей не хочется краснеть перед моими родителями, уехавшими в город в надежде, что за хозяйством будет присмотрено.

И я, как бы давая ей шансы на обдумывание своего поступка, а также предлагая компромиссное разрешение инцидента, мягко, но требовательно сказал:

— Тетя, отрежь ножку!

Но тетя с упрямством воспитанницы гор решила настоять на своем, взывая к совести:

— Неужели тебе не стыдно? Пожалел для тети курицу!

— Отрежь мне ножку! — тянул я настойчивее.

— И это говорит мой племянник?! — удивлялась тетя, стараясь взять меня нежностью. — И тебе не стыдно? Ай, ай, ай.

Мне было действительно неловко за мелочность. Но я очень хотел курятины и, преодолевая стыд, хныкал:

— Хочу ножку!

Курица лежала на боку, прикрывая бесстыдную наготу краями глубокой тарелки, и томила ребяческую душу.

Но вскоре ключ ко мне был найден.

Тетя обещала вызволять меня из-под надзора моих родителей, никуда не выпускавших со двора.

За усадьбой лежали небольшие лужайки, а за ними начиналось море — синяя долина вод. И я хотел гулять на тех лужайках, трогать руками грозное море. Мне всегда казалось, что мир, в который замкнули меня родители, гораздо хуже того, что ждал меня в будущем. Теперь я каюсь перед ними, что слишком рано вырвался из-под их опеки и пустился в тот мир, в котором не нашлось ничего такого, что могло бы заменить мне родителей.

Зосмэ не заставил себя ждать.

Он пришел сразу после того, как мы с тетей уладили наши отношения.

Старик был в свежей рубашке поверх черных галифе, на ногах мягкие азиатские сапоги. Борода и усы были аккуратно подбриты. В серых плутоватых глазах бегали неугомонные чертики.

Тихо отворив калитку, он поклонился вышедшей навстречу тете. Затем, оглядевшись по сторонам, засеменил по направлению к дому, время от времени взглядывая на тетю и улыбаясь сладостной улыбкой, должно быть вызванной запахом зажаренной курицы, а может быть, видом самой тети, поспешавшей за ним.

— Славная девушка! — похвалил Зосмэ тетю, очутившись перед высокой лестницей, ведущей в дом, и протянул ей руку.

Вид у тети был такой, словно она сейчас же собиралась схватить своего жениха за холку… Но тот, кто поднимался с ней рядом, опираясь на ее руку, не был похож на того жениха, который был нужен тете.

Поддерживая высохшую руку старика, тетя то и дело следила за мной тревожными глазами, чтобы я не скользнул раньше гостя в дом и не съел курицу.

Поднявшись в дом, Зосмэ тщательно вымыл руки и, поклонившись почему-то печке, а не распятию Христа, заточенному в бутыль и стоявшему на посудном шкафу, удобно уселся за стол все с той же улыбкой на лице, с какой вошел к нам во двор.

По правилам гадания, тетя должна была стоять в стороне и молча переживать свою судьбу, какой она выйдет, пока старик не поднимет на свет крестец, чтобы прочитать по красным прожилкам тетину долю…

Придвинув тарелку с курицей и убедившись в том, что мы занимаем правильную дистанцию, Зосмэ приступил к первому этапу гадания: с хрустом выкрутил ножки у курицы и положил в тарелку с томатным соусом, затем с треском оторвал крылышки и, сунув одно из них в рот, движением губной гармошки обглодал до костей. Потом мясо заел мамалыгой и, снова повернувшись к нам, не поддаемся ли мы искушению сатаны, продолжал волхвование — возбужденно урчал, как раззадоренный зверек, захлебываясь животным восторгом. А в моих ушах стоял хруст нежных куриных косточек, вызывая холостое движение кадыка. Мой завистливый взгляд был прикован к курице, которая теперь напоминала дерево со сквозным дуплом и обрубленными ветвями.