Свои-чужие

Франни устало улыбнулась сестре.

— Ох ты господи, — сказала она. — Каково же тем, у кого ни братьев, ни сестер?

— Нам этого узнать не придется, — ответила Кэролайн.

Кэролайн поднялась в спальню, где они обе ночевали, чтобы позвонить Уортону, пожелать ему спокойной ночи. Франни вышла на задний двор позвонить Кумару.

— Ты нашел чековую книжку? — спросила она.

— Нашел, но ты могла бы мне написать эсэмэс шесть часов назад, когда я спрашивал.

— Нет, никак не могла. — Она зевнула. — Знал бы ты, что у меня за день выдался, от жалости бы разрыдался. Мальчики нормально добрались домой с тренировки?

— Да кто ж их знает, — сказал Кумар.

— Не придуривайся. Я сейчас не в том настроении.

— Рави в дyше. Амит притворяется, что делает за компьютером уроки, но стоит мне отвернуться, переключается на какую-то жуткую видеоигру.

— Сейчас ты на него смотришь? — поинтересовалась Франни.

— Смотрю, — ответил муж.

Марджори постучала по стеклу в кухне и махнула, чтобы Франни зашла в дом.

— Мне пора, — сказала Франни.

— Ты возвращаться-то собираешься?

— Ну уж насчет этого не волнуйся, — сказала она и отключилась.

— Отец хочет, чтобы ты зашла пожелать ему спокойной ночи, — сказала Марджори; вид у нее был усталый. — Он все никак не уснет.

— Кэролайн там?

Марджори покачала головой:

— Он сказал, что хочет поговорить с тобой.

Франни пообещала, что не будет засиживаться.

Марджори сдвинула две кровати и накрыла их огромным одеялом и покрывалом, чтобы казалось, будто это все еще единое семейное ложе, пусть со стороны Фикса и стояла теперь больничная койка. Фикс спал полусидя — в таком положении боль в груди немножко отпускала и было легче глотать слюну. Так Франни его и застала — в голубой пижаме, глядящим в потолок.

— Закрой дверь, — сказал Фикс и похлопал рядом с собой по постели. — Это только между нами.

Она подошла и села рядом с отцом.

— Прости, что потащила тебя в Торранс, — сказала Франни. — Я все беспокоилась об Элби и Терезе, а надо было — о тебе.

— Не слушай Марджори, — ответил Фикс.

— Марджори о тебе заботится. Потому-то мы прежде всего и должны были поехать к Терезе, ведь у нее такой Марджори нет, и присматривать за ней некому.

— Забудь обо всем этом на пять минут. Нам нужно серьезно поговорить. Ты можешь меня послушать?

В постели Фикс казался особенно высохшим и маленьким — не отец Франни, а пустая оболочка.

— Подними кровать чуть повыше, — сказал он и, когда Франни подняла, добавил: — Хорошо. Так. Теперь открой ящик в тумбочке.

Ящик был большой, глубокий и длинный, битком набитый сборниками кроссвордов и конвертами, еще там лежали дешевый справочник по лучшим пешеходным маршрутам Калифорнии, сборник стихов Киплинга, пара эспандеров для укрепления рук, мелочь, бальзам для растираний «Викс», четки. Четки Франни увидеть совсем не ожидала.

— Что я ищу?

— Он в глубине.

Франни выдвинула ящик посильнее и разгребла бумаги. Под ними нашелся револьвер. Спрашивать было не о чем. Франни вынула его и положила себе на колени.

— Так, — сказала она.

Фикс потянулся и коснулся ее кисти, потом положил руку на револьвер и улыбнулся.

— Марджори заставила меня пообещать, что я сдам все, когда выйду на пенсию. Сказала, как переедем на пляж, чтобы никакого оружия, так что я не ставил ее в известность.

— Ладно.

Франни накрыла руку отца ладонью. Ощутила его хрупкие кости под пергаментной кожей. Наверное, подумала она, такое на ощупь крыло у летучей мыши.

— Тридцать восьмой, «смит-и-вессон». Долго служил мне, очень долго.

— Я помню, — сказала она.

— Я никогда не выходил из дома без него.

— Ты хочешь, чтобы я взяла его себе?

Франни сомневалась, что это у нее получится. Не могла же она положить оружие в багаж. Не могла взять его в самолет и привезти домой в Чикаго, к Кумару и мальчикам. И не нужно ей никакого револьвера, но она, конечно же, что-нибудь придумает.

— Мне его уже не поднять, — сказал Фикс. — Слишком тяжелый. Не могу вынуть его из ящика. Это дело, конечно, можно по-всякому провернуть, но я так не хочу.

Когда они с Кэролайн были маленькими, летом их брали на стрельбище полицейской академии, и они палили по бумажным мишеням. Лишь в одном Франни удалось превзойти Кэролайн — в умении стрелять. Друзья Фикса подходили повосхищаться ее мишенями, когда те подтягивали к рубежу. «Наш человек растет!» — говорили копы, и Франни — зоркий глаз, верная рука — сияла.

— Папа, не надо тебе об этом думать, — сказала Франни.

— Ты сможешь меня пристрелить, а? — спросил ее отец.

— На тебя лортаб действует, папа. Спи.

Она сняла отцовскую руку с револьвера, наклонилась и поцеловала отца в лоб.

— Действует, но ты уж меня выслушай. У нас больше не будет времени поговорить с глазу на глаз. Что я не могу поднять ствол, знаешь одна ты. Никто на тебя не подумает. Многие копы стреляются, если уж конец такой. Ничего дурного в этом нет.

Револьвер тяжело давил ей на колени.

— Я не стану в тебя стрелять, папа.

Тогда он взглянул на нее: рот открыт, очки он снял, и стало заметно, что глаза затуманены катарактой. Так ли Кэл смотрел на Терезу в то лето, когда ему было семь и по его рубашке ползла пчела? Так ли Кэл смотрел на нее, умирая? Она не помнила.

— Мне нужна твоя помощь. Твоя помощь, Франни. Таблетки Марджори прячет. Я не знаю, где они, а если бы и знал, не могу встать и взять их. Да и не знаю, какие пить. Она заливает все через этот шланг, будто я машина какая. Если я застрелюсь, никто против не будет.

— Поверь мне, будет. Я буду против.

— Марджори и Кэролайн завтра поедут в магазин, а ты останешься со мной. Надень две пары таких перчаток, одноразовых, одну поверх другой. Вложишь ствол мне в руки, сама возьмешься сверху.

Франни взяла его руки в свои. Нет, сейчас в нем говорил не лортаб. И не боль.

— Папа…

— Рукояткой наружу, не к горлу, а от горла. Понимаешь? Я буду тебе помогать. Отработаем все шаг за шагом. Приставить надо прямо под подбородок, потом немножко отклонить назад, градусов, может, на двадцать. Как только все установишь, отстранись. Чтобы тебя не задело.