Свои-чужие

Кэролайн посмотрела на Франни.

— Где-то дня три, — сказала та.

Врач кивнул. Сделал пометку у себя на листке, сообщил, что Терезу уже перевели в палату, и, извинившись, ушел. Страшно подумать, что он о них подумал — бессердечные родственники. Уж порядочные люди побыстрее бы довезли до врача такую больную, такую старую женщину. Но был ли смысл объясняться?

— Это не рак, — сказала Тереза Китингам, когда они зашли попрощаться. — Но, похоже, мне все равно придется остаться на ночь.

Ей поставили капельницу и подключили к сердечному монитору.

— Везучая ты, — сказал Фикс. Он был за нее рад.

— Ох, — свободной рукой Тереза схватилась за голову. — Прости. Не надо было говорить про рак. Это у меня из-за морфина котелок не варит.

Фикс легонько отмахнулся, мол, забудь.

— Я заеду попозже вечером, навещу вас, — сказала Франни.

Тереза воспротивилась.

— Я говорила с Элби. Он приедет сразу с утра. До тех пор я буду спать. Честно говоря, я ужасно устала. И потом, вы приехали побыть с отцом, а не со мной. Вы и так потратили на меня полдня.

— Лучше бы мы его весь на вас потратили, — сказала Кэролайн. — Вторая половина определенно удалась больше первой.

— Мы можем подождать, пока ты заснешь, — по-рыцарски, но немножко неуверенно предложил Фикс.

Он слишком много времени провел в коляске. Ему нужно было домой, в кресло. Неплохо было ради разнообразия отвезти в больницу кого-то другого, поволноваться о состоянии Терезы, а не о своем. Но боль долго обманывать нельзя. Она уже вернулась — и бейсбольную биту с собой прихватила.

— Я сейчас закрою глаза. Пока вы доберетесь до двери, я уже засну.

Она улыбнулась сидевшему в коляске Фиксу, а потом, как и обещала, закрыла глаза. Надо было ей выйти замуж за Фикса Китинга — вот о чем она думала, когда сон заключил ее в мягкие объятия. Фикс Китинг был хорошим человеком. Но он болен, а теперь и она тоже. Как бы она о нем заботилась?

Кэролайн и Франни выкатили Фикса к лифту. Теперь они были в другой части больницы — зашли через неотложку, а потом путь привел их на другой край больничной страны, к палатам. Выйдя из здания, они оказались там, где прежде не бывали, и Кэролайн не сразу нашла машину. К тому времени, как они загрузили коляску в багажник и нашли выезд с парковки, Фикс уснул на переднем сиденье, и Франни пришлось ввести адрес дома в Санта-Монике в навигатор.

Ни Кэролайн, ни Франни долго не произносили ни слова. Обе будто ждали, хотели убедиться, что отец их не услышит, но зачем? Разве они что-то натворили? Голова Фикса откинулась на подголовник. Рот был открыт. Если бы не тихий-тихий храп, могло показаться, что он умер.

— Помнишь, когда она рассказала, как Кэл побелел, а потом был этот звук… — сказала Кэролайн.

Франни кивнула. Старший сын Кумара, Рави, страдал астмой. Однажды летом на озере в Висконсине она судорожно рылась в его рюкзаке, ища ингалятор. Он издавал те же самые звуки, что и Кэл перед смертью, тот же мучительно тонкий свист, обозначающий границу, за которой дыхание кончается, или даже самое антидыхание.

— Так трудно вспомнить, о чем я тогда думала, — сказала Кэролайн. — Кэл уже умер, а мне все казалось, что я могу как-то все исправить. Позаботиться, чтобы никто не узнал, что мы давали Элби бенадрил. Положить револьвер обратно в машину. Зачем Кэлу понадобился этот чертов револьвер? — спросила Кэролайн, обернувшись к Франни. — И как вообще можно было оставить револьвер в машине и даже не знать, что твой сын-подросток его забрал и таскает примотанным к ноге? И какое мне до этого было дело? Кэл умер, и револьвер тут был ни при чем. Словно на дом рухнуло огромное дерево, а я подбирала листья, чтобы никто не заметил, что произошло.

— Мы были дети. Мы понятия не имели, что делаем.

— Я сделала только хуже, — сказала Кэролайн.

Франни покачала головой:

— Ты не могла сделать хуже. Хуже было уже некуда.

Она уперлась лбом в переднее сиденье.

— Может быть, нужно было ей рассказать.

— О чем рассказать?

— Не знаю, о том, что Кэл был не один, что мы все были рядом с ним, когда он умирал.

— Холли и Джанетт тоже там были, и они ей ничего не сказали. Или, кто знает, может, и сказали. Откуда нам знать, что Терезе известно о том лете в Виргинии.

— Узнаем, если она пойдет на выходных в кино.

— Твоя вина по сравнению с моей — ничто, — сказала Франни. — Даже рядом не лежала.

Отцу Кэролайн и Франни так и не удалось отпраздновать свой восемьдесят третий день рождения. Дорога, по которой можно было сносно передвигаться, когда они ехали к Терезе, теперь на выезде из Торранса встала намертво, и домой они добрались, когда уже давно стемнело. Расплачиваясь за их доброту, Фикс слишком долго просидел в кресле и слишком много — в машине. Боль отдавалась в руках и ногах, ныла в лицевых костях, хотя все это было ничто по сравнению с болью, раздиравшей его раскаленное добела нутро.

— Просто дайте мне уснуть, — попросил он Марджори, когда его ввезли в дом.

Ей пришлось наклониться, чтобы расслышать, — так тихо звучал его голос.

— Невыносимо, — пробормотал он.

Он дергал воротник рубашки, пытаясь ее снять. Марджори помогла ему расстегнуть пуговицы.

За время болезни Фикс растерял запас сил. И лишился умения переживать непривычное. Он слишком долго не был дома и теперь превратился в какой-то мешок костей.

— Вы были с Терезой Казинс? — спросила Марджори у Франни тем же тоном, каким могла бы спросить: «Вы возили его в Южный Централ курить крэк?»

— Как раз когда мы вышли из кино, позвонил ее сын. Ее нужно было срочно доставить в больницу, — сказала Франни.

Всего-то и надо было — сперва завезти его домой. Они были уже практически возле дома, когда позвонил Элби, но ей не пришло в голову, что решение должна принимать она, а не Фикс.

— Мы не знали, что это займет столько времени. Кэролайн положила лортаб в ложечку яблочного мусса и дала отцу. Так таблетки было легче глотать.

— У нее что, своей семьи нет?

Марджори всегда, с самого начала, с тех самых пор, когда Фикс приводил Франни и Кэролайн в дом ее матери поплавать, была очень терпелива с девочками. Но тащить умирающего отца помогать неизвестно кому — лучше бы они сразу его прикончили.

— Есть, — сказала Франни. — Но никто из них не живет в городе. Папа сказал, что хочет ее повидать.

— Они не были знакомы. Зачем ему с ней видеться? — Марджори провела ладонями по мятым плечам его футболки. — Я тебя уложу, — сказала она.

Франни взглянула на сестру: они вдвоем остались в кабинете, когда Марджори укатила Фикса прочь.

— Если еще где-то надо налажать сегодня, ты мне скажи.

— Ты не виновата, — сказала Кэролайн и потерла лицо. Ни та ни другая так и не поели, но, впрочем, им и не хотелось. — Ты не знала, что все так выйдет. И потом, мы должны были поехать все втроем. Это был наш долг перед ней. Марджори, конечно, не поймет наших резонов, но, даже если мы поступили неправильно, все равно это был долг.