Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
– Народ простит, а вот господа меня не поймут. Они-то крепко за старину держатся. Ну да приму удар на себя…А кто за ямщика бесчестье будет платить? У него, поди, и единой монеты не найдется. Не забыл «Устав Ярослава?»
Неждан Иваныч замешкал с ответом: с книгами он был не ахти как дружен.
– Не читал, а жаль. «Устав Ярослава» надо каждому боярину ведать. «А еще кто умчит и похитит боярскую дочь, то за сором пять гривен золота».
– Но Олеся - дочь купеческая.
– И о том в «Уставе» сказано. Ежели похитил дочь
– Я за него внесу, княже.
– Внеси, коль жизнью обязан. Но что б Лазутка на всем миру купцу Богданову гривны отдавал. Пусть весь Ростов Великий сего покаяльника увидит.
– Благодарствую, княже.
Василько хоть и напускал на себя строгий вид, но в душе своей ему по нраву пришелся Лазутка, кой ради большой любви пошел на отчаянный шаг и преодолел все невзгоды и тяготы, дабы вновь оказаться вместе с Олесей. То не каждому мужчине по плечу.
«А мог ли я пойти на такое»? – невольно подумалось князю.
В юности своей он не испытал пылкой любви. Мария ему просто поглянулась - и не больше. Любовь же стала приходить уже после свадьбы, когда он увидел в супруге не просто привлекательную женщину, а верного, умного и нежного друга, способного на глубокое чувство и самопожертвование.
Васильку никогда не забыть слов Марии, когда он как-то сильно простудился на зимней охоте и так занемог, что лекарь Епишка перепугался и сказал княгине:
– Совсем плох князь. Даже сердце сдает.
Мария семь дней и ночей неотлучно находилась у постели недужного, кой постоянно бредил и метался в жару. Похудевшая и осунувшаяся от длинных бессонных ночей, сама поила его настойками и отварами и всё успокаивала, успокаивала:
– Потерпи, сокол мой. Я с тобой. Скоро ты поправишься любимый.
А когда Василько перестал бредить, она поцеловала его в спекшиеся губы, взяла его руку в свои мягкие ладони и нежно молвила:
– Ты знаешь, любимый, я бы тебе свое сердце отдала.
У Василька навернулись слезы на глазах. В эту минуту он окончательно понял, насколько безоглядно и самозабвенно любит его Мария. И все последующие годы он отвечал такой же безраздельной и неистребимой любовью.
«Ради жены я готов на самый отчаянный и безрассудный поступок… Этот дерзкий ямщик достоин уважения. Его же супруга – замечательная женщина. Она не поддалась на заманчивые посулы и богатые подарки князя Владимира и решительно отвергла его похотливые притязания. (Простодушный Владимир как-то не удержался и рассказал о своем неудачном любовном похождении). Лазутка и Олеся – достойны друг друга и дай Бог пронести им свою большую любовь до скончания дней своих».
Прежде чем выезжать в Угожи, Василько Константинович вызвал к себе дворецкого и повелел:
– Вот что, Дорофей. Вызови тиуна Ушака. Пусть он свои деньги купит добрую корову и немешкотно доставит ее в деревню Малиновку мужику Кирьяну.
Дворецкий недоуменно заморгал плоскими, прищурыми глазами.
– Мужику – корову?
– Ты что, тугой на ухо стал?
И чтоб молока давала по две бадьи! И чтоб малым ребятам калачей и пряников привез. Уразумел?– Уразумел, батюшка князь.
когда я вернусь из Угожей, покличь мне всех тиунов. Разговор будет к ним.
Г л а в а 2
УРОДИСЬ,СНОП, КАК ТОЛСТЫЙ ПОП
Н
еро в этот день было покойным. Алые паруса
лодии поникли и гребцам приходилось налегать на весла. Высокие борта лодии нарядные, изукрашенные резьбой, нос – в виде причудливого дракона с широко откр
ытой пастью.
За рулевым веслом стоял сын бывшего кормчего Томилки – Гришка. Плотный, коренастый, чернобородый мужик лет сорока. С важным видом покрикивал на гребцов:
– Навались, навались, ребятушки!
Гребцы посмеивались:
– Ишь горло дерет, будто сами не ведаем.
Отец его редко покрикивал, а этот, как петух надрывается. И чего орет?
– Это он перед князем выпендривается.
Гребцы толковали негромко, их голоса приглушали скрип уключин, хлюпанье ныряющих в воду весел и пронзительные крики, кружившихся над лодией чаек.
Князь и княгиня стояли на носу. Над их головами – безбрежное сине-голубое небо без единого облачка, с ласковым лучезарным солнцем.
– Красное сегодня утро, - любуясь просторным, дремотным озером, молвила Мария.
– Красное, - кивнул Василько, обнимая Марию за плечи. – Вот так бы и жизнь продолжалась – светлая и покойная. Пятый год живем без брани.
– Пятый год… Вот и отец твой, Константин Всеволодович, пять лет безмятежно правил. Летописец назвал это время золотым. А дальше вновь начались кровавые междоусобицы. Иногда на сердце становится тревожно, как будто ждет наше княжество да и всю Русь ужасная, смертная беда.
– Напрасно ты так, Мария. Выкинь из головы дурные мысли. Тебе нельзя беспокоиться. Не я ль тебе Глебушку заказал, а?
– Будет тебе Глебушка, милый. Но всё же сердце – вещун.
– Ничего, ничего, Мария. Будем надеяться на время доброе.
У пристани князя и княгиню встречали заранее предупрежденные гридни с оседланными конями. Перед сходнями Василько подхватил Марию на руки и понес ее к причалу.
Уронишь, я сама… Ну зачем же? – засмущалась супруга, но глаза ее счастливо искрились.
Василько донес Марию до коня и осторожно посадил на седло.
На поле или в Мстиславов терем? – спросил боярин Неждан Корзун.
На поле еще успеем. Допрежь – в терем, - решил князь.
От озера до села чуть больше версты. Угожи – село старинное, известное еще с десятого века. Когда-то ростовский князь Мстислав Владимирович поставил здесь дубовый терем, в коем любил останавливаться, когда приезжал в Угожи на охоту. Не раз бывал в «Мстиславом тереме» и Константин Всеволодович и сын его Василько. Дважды побывала в тереме и княгиня Мария.