Святославичи

Святослав ворвался в теремные палаты словно вихрь. Он выволок из постели ничего не соображающую Оду и принялся награждать ее звучными пощечинами. Вторым же ударом Святослав разбил в кровь Оде нос. На крики княгини о помощи прибежали служанки во главе с Регелиндой, но их появление привело Святослава в еще большую ярость. Князь выхватил из-за голенища сапога плеть и бросился на служанок. Те с визгом кинулись кто куда.

Примчавшийся на шум Олег увидел страшную картину. Отец полосовал плетью свою жену, распростертую на полу спальни, приговаривая при этом что-то по-немецки. В углу невозмутимо стоял молодой дружинник со светильником в руке.

–  Чего тебе?
– зло спросил Святослав, увидев сына.

–  Что случилось, отец?
– растерянно пробормотал Олег.
– Лица на тебе нет.

Святослав зловеще осклабился.

–  Крепко провинилась твоя мачеха, сынок, а виноватых на Руси кнутом учат. Ступай отсель, не для твоих глаз это.

Лежащая у ног Святослава Ода приподнялась и, протянув к Олегу руки, воскликнула со слезами:

–  Спаси, Олег! Он убьет меня! Это за Вышеславу…

–  Цыц, греховодница!
– Святослав пихнул Оду носком сапога и опять замахнулся плетью.

Олег заслонил собой мачеху.

–  Остынь, отец, а уж потом наказывай, - торопливо заговорил он.
– Эдак ты глаза выхлестнешь супруге своей, и так живого места на ней не оставил.

–  А ты чего путаешься не в свое дело, щенок!
– закричал Святослав.
– Убирайся с глаз моих! Всякий молокосос будет мне указывать!

Губы Олега задрожали.

–  Никуда я не уйду, отец. Бей меня! Я вину Оды на себя беру.

–  Ах ты, заступничек, язви тебя!
– Святослав щелкнул плетью по сапогу и отошел к окну.

Гнев, получив выход, понемногу оставлял Святослава.

Олег почувствовал, как Ода целует ему руку, орошая ее горячими слезами и еще чем-то теплым и липким. Он отнял руку и увидел на ней кровь. Олег помог Оде подняться с полу, ноги не держали ее и княжичу пришлось усадить мачеху на край постели.

Ода цепко держалась за Олега обеими руками, словно боясь, что он исчезнет, и все время повторяла сквозь слезы какие-то фразы на немецком языке.

Вид истерзанной женщины вызвал в Олеге глубочайшее сострадание.

Рукавом своей рубахи он стер кровь с лица Оды, пригладил растрепанные волосы.

–  Успокойся, мати моя, - ласково приговаривал Олег, - я не дам тебя в обиду. Не понимаю, о чем ты толкуешь… Молви по-русски.

–  Благодарит она тебя, - ворчливо отозвался Святослав, стоящий у окна спиной к сыну.
– Говорит, ты ее спаситель. Ангел-хранитель… Самый дорогой на свете, достойнее и добрее меня… Ты - настоящий рыцарь! Ну и всякое такое.

Внезапно Ода перестала плакать и, бросив на мужа взгляд, полный ненависти, отчетливо проговорила по-русски:

–  Бог еще покарает тебя, чудовище! Святослав, будто не слыша слов Оды, задумчиво пробормотал:

–  Уже светает. Пора!
– Князь обернулся и кивнул дружиннику на Оду.
– Эту во двор. Да быстрее!

–  Одеть бы ее, княже, - несмело произнес воин, - рассветы ныне холодные.

–  Ничего, Воибор, молитва согреет нашу княгинюшку, - язвительно проговорил Святослав.

–  Что ты замыслил, отец?
– встрепенулся Олег.

–  Ну, чего глаза вытаращил, чудило!
– усмехнулся Святослав, подходя к Олегу.
– Отсылаю мачеху твою в наше загородное сельцо, где недавно часовенку тесовую возвели, от людей подале, а к Богу поближе. Будет там княгиня грех свой замаливать, а как замолит, вернется в Чернигов. И не перечь мне, сын, не доводи до греха!

Плачущую Оду в одной нижней рубахе, босую и простоволосую, дружинник и Олег под руки вывели на крыльцо. Возле крыльца стояла телега с запряженной в нее лошадью.

Святослав вполголоса отдавал распоряжения:

–  Гридя, беги, отвори ворота да стой там же, когда телега проедет, затворишь ворота опять. Воибор, садись за вожжи, доставишь княгиню в Княжино Селище. Дорогу знаешь? Вот и славно! В Вербичи не заезжай, объедь окольной дорогой. Олег, подсоби мачехе забраться на телегу. Ну, хватит обниматься, не на век прощаетесь! Скоро петухи запоют.

–  Помилосердствуй, отец! Не нагой же супруге твоей ехать, - с мольбой произнес Олег, глядя на Святослава.

Видя, что Оду и впрямь колотит сильная дрожь, Святослав сорвал с себя шерстяной плащ и набросил ей на плечи.

–  Теперь в путь!

Но Ода с отвращением швырнула наземь плащ мужа и опять прижалась к Олегу.

Святослав, нагибаясь за плащом, что-то резко сказал Оде по-немецки. Затем повернулся к Олегу:

–  Сажай ее в телегу! В соломе не замерзнет.

В этот момент на крыльце появился Давыд в белых исподних портах и такой же рубахе. Он прошлепал босыми ногами по деревянным ступеням и замер, увидев свою мачеху почти в обнаженном виде со следами побоев.

Давыд с открытым от изумления ртом переводил взгляд с отца на брата и обратно. Однако он сообразил по недовольному лицу отца, что его присутствие здесь не желательно.

–  Мне показалось, что … - начал Давыд и запнулся.

–  Тебе показалось, Давыдушко, - ласково проговорил Святослав и похлопал сына по шее, но в ласковости этой проступили нотки плохо скрытого раздражения.

–  Тогда я пойду, - смущенно пробормотал Давыд и попятился назад.

–  Конечно, ступай, но сначала подсоби своей мачехе сесть в телегу, - тоном, не допускающим возражений, сказал Святослав, - она ненадолго покидает нас, сынок. Ну, живее!

Давыд подчинился.

Бессильно упав на солому, которой было выложено дно телеги, Ода так и осталась лежать без движения, даже не пытаясь прикрыть свои оголившиеся бедра. Повозка тронулась, лошадиные копыта зацокали по каменным плитам.

Давыд никак не мог оторвать взор от белеющего на соломе полуобнаженного женского тела. Он не знал, за что постигло Оду такое наказание, но был отчасти рад этому, ибо часто рисуемое в воображении Давыда тело его мачехи в действительности оказалось еще прекраснее.

Олегу хотелось проводить телегу, увозящую Оду, до самых ворот, но в нем вдруг проснулась стыдливость при виде безразличия мачехи к своей наготе. Не желая, чтобы отец и Давыд подумали, будто в нем пробудилось греховное любопытство, Олег так и остался стоять у крыльца.

Остынув окончательно, Святослав велел своему стремянному оседлать коня, потом, пряча глаза, попросил Олега подняться в женские покои и собрать одежду Оды.

–  Догонишь ее, отдашь и вернешься назад, - сказал князь.