Святославичи

* * *

Пробуждение Гертруды было не менее сладостным. Ее разбудила Эльжбета, тихонько и нежно, как умела только она. Проснувшись от поцелуя служанки, княгиня потянулась с игривой грацией пантеры и с улыбкой посмотрела на девушку. До чего же она хороша! Как повезло Святополку!

Эльжбета, видя, что в постели явно двое и настроение у ее госпожи самое прекрасное, сделала довольно неуклюжий намек:

–  Что-то Людек сегодня позднехонько встал. Гертруда знала, что вполне может доверять Эльжбете, поэтому призналась:

–  Мы с ним всю ночь занимались тем же, чем и вы со Святополком, коханя моя.

Княгиня испытывала чувство полнейшего удовлетворения. Осознание того, что отныне она обладает ключом к наслаждениям, привнесло в ее жизнь спокойную гармонию. Теперь все казалось ей полным очарования. Она уже не испытывала прежней неприязни к Изяславу и позабыла на какое-то время свои ночные замыслы.

–  Святополк и не думал ласкать меня этой ночью, - с неудовольствием молвила Эльжбета, - лег, как бревно, и захрапел. А я так его ждала!

Служанка задумчиво обняла один из столбиков, поддерживающих над кроватью парчовый балдахин; наблюдение за Гертрудой, такой красивой и радостной, услаждало ей взор.

–  Расчеши мне волосы, - попросила княгиня.
– И не дуйся, дитя мое. Святополк по-прежнему любит тебя.

Пока Эльжбета орудовала костяным гребнем, Гертруда не спеша умылась и попросила подать ей полотенце и зеркало.

Присев на постель, Гертруда принялась разглядывать себя в зеркало, а девичьи руки в это время заплетали ей косу.

–  Как у вас это было?
– вдруг спросила Эльжбета.

–  О! По-всякому!
– засмеялась Гертруда.

–  И даже так, как запрещают священники?

–  Но я не знаю, что именно они запрещают.

–  Неправда.

–  Клянусь тебе…

–  Не верю, тетечка.

Эльжбета даже слегка дернула княгиню за косу.

–  Перестань, негодница!
– голос Гертруды стал строг.
– Мне известно, что церковь запрещает отношения в постели между двумя мужчинами и двумя женщинами, но мы-то с Людеком разнополые.

–  Церковь так же не допускает таких отношений женщины с мужчиной, какие изображены на старинной греческой вазе, что стоит в зале с грифонами, - сказала Эльжбета, укладывая венцом косу госпожи.
– Подай мне заколку, тетечка, а то я не дотянусь.

–  Интересно, что же там изображено?
– спросила Гертруда, подавая служанке через плечо серебряную заколку, взятую со стола.

–  Мне неудобно об этом рассказывать, - замялась Эльжбета.

–  Какие могут быть тайны между двумя близкими женщинами?
– смеясь, спросила Гертруда.

–  Ну так и быть, - решилась Эльжбета и принялась описывать увиденные ею интимные сцены на древней вазе.

Гертруда изредка вставляла удивленное «о!» или «ах!»

–  Говорят, что греки и в нынешние времена допускают подобное между супругами, а между любовниками и подавно, - заметила в заключение Эльжбета.

На вопрос служанки, о чем думает ее госпожа, Гертруда нетерпеливо ответила:

–  Помоги мне одеться, голубушка. И довольно об этом! За обедом княгиня с пренебрежительным равнодушием выслушала реплику Изяслава по поводу того, что она «вырядилась как павлин, в то время как жены многих дружинников облеклись в траур».

–  Но ведь мой супруг не погиб в сражении, - возразила княгиня.

–  Да, я не погиб, - мрачно заявил Изяслав, - но поражение довлеет над всеми нами.

Князь опять много пил и ругался, поминая скверными словами братьев, половецких ханов, печерскую братию и свою больную ногу.

Устав от мужской брани, Гертруда раньше времени поднялась из-за стола. Ей очень хотелось увидеться с Людеком, которого она почему-то не встретила в трапезной и для которого столь красиво оделась. Блуждая по дворцу, княгиня наконец очутилась в зале, где пол был выложен разноцветными камешками, а стены расписаны чудовищными животными - грифонами. Вдоль стен стояли каменные сиденья, по углам на мраморных подставках возвышались большие греческие вазы, привезенные Владимиром Святым из таврического Херсонеса.

Гертруда отыскала ту вазу, о которой ей рассказывала утром Эльжбета, и стала внимательно изучать украшавшие ее рисунки. Еще несколько дней назад сюжет откровенно греховного содержания возмутил бы добропорядочную христианку Гертруду, но после бурной ночи, проведенной с Людеком, княгиня смотрела на это уже другими глазами и ее нисколько не коробила подобная откровенность в отношениях мужчин и женщин.

«Русичи правы, говоря: кто отведает овса, тот не захочет мякины», - с усмешкой подумала Гертруда.

К честолюбивым замыслам княгиню вновь вернул Коснячко, который пришел во дворец к Изяславу, но застал того пьяным и потому обратился за советом к Гертруде. Она изобразила радость от встречи с воеводой: демонстративно отложила в сторону шитье, каким была занята, и выставила за дверь служанок, оставшись с Коснячко с глазу на глаз.

Княгиня была в длинном зеленом платье из мухояра [106] , зауженном в талии, с облегающими рукавами, что еще больше подчеркивало соблазнительную выпуклость ее груди. На голове у нее была шелковая накидка с блестками и тонкий обруч, удерживающий ее. Гертруда сидела в широком кресле, поставив ноги в изящных кожаных башмачках на низенькую скамеечку, немного вполоборота к гостю.

[106] М у х о я р - бухарская ткань из хлопка с шерстью.

Приветливость Гертруды, обычно не жаловавшей его, слегка смутила воеводу.

–  Заводилы из ремесленных братчин нынче утром вломились в мой дом, - сказал Коснячко, делая акцент на слове «вломились».
– Они требовали разъяснений, мол, что намерен делать великий князь, дабы отразить половцев от Киева. Половецкие всадники замечены уже у Васильева. Изяслав велел мне собирать пеший полк, но… народ так озлоблен против князя за его поддержку резоимщиков [107] , что я опасаюсь, как бы людишки меньшие не повернули оружие против нас.

[107] Резоимщик - ростовщик.

Спокойствие княгини привело трусоватого Коснячко в некоторую оторопь.

Гертруда глядела на него, склонив голову набок, и улыбалась.

–  Неужто черные людишки напугали тебя, воевода? Коснячко попробовал усмехнуться, но вместо этого у него на лице появилась какая-то неопределенная гримаса.

«Хорошо ей улыбаться, сидя во дворце за каменными стенами в окружении младшей дружины и польских мечников! А у меня всего и защитников - три десятка гридней, остальные полегли на Альте. Коль народ разъярится, то разнесет мой дом по бревнышку!» - думал воевода.