Святые Спиркреста
Шрифт:
— Правда, Закари. Ты хочешь, чтобы я участвовала в программе, потому что думаешь, что я хочу этого, из-за обогащения моей души или из-за идеальных параллелей Эндрю Марвелла?
Я не ожидал, что она дойдет до этого.
Настала моя очередь напрячься — не защищаясь, а гордясь.
— Ты спрашиваешь меня, хочу ли я видеть тебя там, потому что люблю тебя?
Ее щеки заливает краска. Возможно, она ожидала, что я буду ходить на цыпочках, как она, говорить завуалированными аллюзиями и поэтическими аналогиями. Но не в этом случае, не об этом.
— Ты меня не любишь, — поспешила
— Нет, — отвечаю я без стыда. Баланс спокойствия и эмоций нарушился. Я спокоен, как море после шторма, а ее глаза расширены от паники. — Я абсолютно, неоспоримо, неумолимо люблю тебя.
Глава 23
Обожаемый противник
Закари
На мгновение она почти теряет дар речи. Когда она отвечает, то произносит это жестким, официальным, почти матросским голосом, который она использует на дебатах, когда ей нужно выглядеть уверенной в себе и авторитетной.
— Я уже говорила тебе, что мне нельзя — я не могу встречаться. — В ее горле заметно дрожание, как будто биение сердца слишком сильно для тонкой шеи. — Мы никогда не будем вместе.
Я слышу только то, что она не говорит мне, что не любит меня или что не хочет, чтобы я любил ее. Когда она называет мне причину, по которой я не должен ее любить, я слышу лишь то, что если бы не эта причина, то мы были бы вместе.
— Я знаю, — говорю я ей ободряющим тоном. — Я не жду, что мы будем вместе, Тео, но это не значит, что я могу перестать чувствовать то, что чувствую. Помнишь стихотворение? Параллельные линии никогда не встретятся, но они никогда не смогут отклониться друг от друга.
Она смотрит на меня какое-то мгновение с выражением недоверия на лице. Затем она поднимается на ноги и встает передо мной. Я чувствую тонкий запах ее духов, роз и персиков. Я смотрю на нее, которая теперь почти на голову ниже меня, и вижу, что ее лицо повернуто ко мне, как цветок.
Хотя выражение ее лица совсем не похоже на цветок.
— Этого достаточно, Закари? — шипит она, словно в ее легких едва хватает воздуха, чтобы говорить. — Неужели этого достаточно, чтобы я была здесь, на расстоянии вытянутой руки, хотя ты никогда не сможешь обладать мной?
— Конечно, этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.
Я улыбаюсь ей и поднимаю руки, ладони проводят по ее рукам и плечам, направляясь к лицу. Я глажу ее по щекам сквозь шелковые пряди волос. В моих руках ее лицо кажется хрупким, как фарфор.
— Я мог бы держать тебя в своих объятиях и в своей постели каждый день и каждую ночь, Теодора, и все равно этого было бы недостаточно. Постоянно иметь тебя так близко и так далеко — это постоянная мука. Но мою боль успокаивает тот факт, что ты тоже будешь страдать.
— Страдать? Как?
— Потому что, пока я сгораю от желания иметь тебя так близко, когда мы никогда не сможем быть вместе, в глубине души ты тоже сгораешь.
— Сгораю? — Она холодно смеется, но не убирает лицо из моих рук. Наши тела заперты в гравитационных полях друг друга, в тепле и аромате тел друг друга, в
этой дрожащей тепловой дымке напряжения между нами. — Ты уверен в этом?— Несомненно.
— Как?
Я вздыхаю и наклоняю ее лицо вверх, и она позволяет мне, ее розовые губы блестят, когда они расходятся.
— Потому что я знаю тебя, Теодора. Я знаю тебя лучше, чем свою собственную душу. Я знаю каждое выражение твоего лица, словно это строки моих любимых стихов. Все, что, как ты думаешь, ты скрываешь от мира, ты никогда не сможешь скрыть от меня. Прекрасные вещи — твою решимость, силу, нежную душу, — но и уродливые тоже. Твои амбиции, твою боль, твой страх. Твое желание. Они обнажены для моих глаз.
Она долго ничего не говорит. Ее глаза расширены, как голубые жемчужины в синем океане. Ее губы на мгновение дрогнули, складываясь в слова. Тишина между нами говорит тысячу слов. Правдивых слов, болезненных слов, слов отрицания, слов желания.
Слова, которые ей не хватает смелости произнести вслух.
С пораженным вздохом она отстраняется, освобождая свое лицо от колыбели моих рук, свое тело от моего тепла, освобождая себя от бремени правды.
— Хорошо. — Ее голос низкий и побежденный. — Я скажу мистеру Эмброузу, что совершила ошибку. Я присоединюсь к программе — если это так важно для тебя.
Я улыбаюсь. — О, это важно. И ты найдешь меня щедрым в своей благодарности. Я даже награжу вас подарком.
Она недоверчиво сужает глаза. — Каким подарком?
Мой взгляд погружается в ее. Я понижаю голос. Я говорю тихо и нежно, не как секрет, а как интимное обещание — священная клятва.
— Я подарю тебе то, чего ты всегда хотела, но не решалась попросить. То, о чем ты мечтаешь по ночам, одна в темноте, одна в своей постели.
Она поспешно отступает назад. Я позволяю ей. Ее пальцы сжимают длинный подол нежно-зеленых рукавов.
— Что бы это могло быть? — спрашивает она, ее голос дрожит, но держится вызывающе.
Я наклоняю голову. — Твой первый поцелуй.
Она насмехается. — Или, может быть, я возьму твой.
Я смеюсь.
— Пожалуйста, Теодора. Я предлагаю его безвозмездно. Я даже дам тебе второй и третий, и все последующие — каждый поцелуй, если ты захочешь. Я дам тебе все, что ты попросишь. Если бы твоя любовь потребовала от меня прострации, я бы встала перед тобой на колени, я бы целовала землю у твоих ног. Я бы сделал все, о чем ты думала в эти тайные полуночные минуты, и все, что ты даже не смела себе представить. Я растоплю весь этот лед в твоей коже, Теодора Дорохова, и заменю его пламенем. Все, что тебе нужно, — это попросить.
— Ты не понимаешь, что говоришь, — шипит она, глаза расширены от паники, щеки залиты краской. — Тебе нужно остановиться.
— Я точно знаю, что говорю, и подразумеваю каждое слово. — Я наклоняю голову. — Хочешь, я докажу тебе это? Ты хочешь заявить о своем даре прямо сейчас?
— Я еще не разговаривала с мистером Эмброузом, — говорит она, быстрыми шагами отступая назад.
— Мм… — Я ухмыляюсь ей вслед. — Ты права. Лучше сделать это первой и получить свой приз второй.
— Я пойду поговорю с ним. Что касается твоего подарка, можешь оставить его при себе.