Святые Спиркреста

— Наша шутка, — говорит он.

Хотя Захара сказала то же самое, это прозвучало как ложь, когда она это сказала. Из уст Якова это звучит как правда.

Или так, или сухой сарказм. С ним это почти невозможно определить.

Я слегка нажимаю. — Ты уверен, что не хотел бы провести каникулы с семьей, а не присматривать за Захарой и ее друзьями?

— Определенно нет.

— Ты уверен, Кав?

— Да, поверь мне. — Он неожиданно разразился смехом. — Мой отец — мудак.

Он не предлагает никаких подробностей, и я не прошу его об этом.

Яков расскажет мне больше, если захочет, и я, возможно, когда-нибудь попрошу его о дополнительной информации, но сейчас не тот момент, чтобы делать это. Сначала мне нужно время, время, чтобы обдумать то, что рассказала Захара, время, чтобы привыкнуть к этой внезапной перемене в статус-кво моей жизни.

Переход от мира, где Яков — грубый, молчаливый гигант со склонностью к насилию, к миру, где Яков — грубый, молчаливый гигант со склонностью к насилию и жестоким отцом.

На следующий день приезжает Теодора.

Ее встречает дворецкий, который проводит ее в Голубую гостиную — нашу самую уютную гостиную, где я сижу в кресле и читаю, а Яков развалился на диване и играет в видеоигру.

Мы оба поднимаем глаза, когда открывается дверь. Теодора стоит чуть позади Артура, который представляет ее, а затем извиняется. Она благодарит его и смотрит, как он уходит, потом поворачивается и смотрит на меня, потом на Якова.

— Привет, — говорит он, ненадолго оторвавшись от своей игры.

Она наклоняет голову. — Привет, Яков.

Она поворачивается ко мне и жестко улыбается. — Ты пригласил всех из Спиркреста?

— Не будь смешной. — Я показываю на Якова с моей копией "Этики" Спинозы. — Его не приглашали.

— Лжец, — говорит Яков без всяких эмоций.

— Ну, он был приглашен, но не мной.

— Теодора стоит и смотрит на меня. На ней кремовое пальто из тончайшей шерсти, волосы собраны назад и зажаты в золотой заколке. Ее поза строгая, плечи слегка сгорблены, а руки скрещены над лацканами пальто.

И все же она выглядит такой мягкой, что мне приходится прилагать сознательные усилия, чтобы не обхватить ее руками.

— Хотите, чтобы я оставил вас вдвоем? — неожиданно спрашивает Яков, опуская свой контроллер, чтобы перевести взгляд с меня на Теодору.

— Для чего? — спрашиваю я, и резкость моего тона полностью соответствует резкости, с которой Теодора поворачивается, чтобы бросить на него взгляд.

Он пожимает плечами. — Драться. Флиртовать. Трахаться. Чем бы вы двое ни занимались.

— Яков, — говорит Теодора тоном предупреждения.

— Мы ничего такого не делаем, — добавляю я.

— Это "да" или "нет"? — спрашивает он. — Я не могу поставить игру на паузу.

Он показывает на экран, где за стеной сидит человек в нелепых доспехах, а вокруг угрожающе летают ястребы с ножами на когтях. — Решай.

— Нет. — Я закатываю глаза, откладываю книгу в сторону и встаю. — Оставайся и делай — я указываю на экран — то, что ты делаешь. Я провожу Теодору в ее комнату.

Он ворчит и продолжает свою игру. Когда я подхожу к Теодоре, я протягиваю руку между нами, ладонью вверх. Она оглядывается на Якова, который смотрит на экран, где его персонаж подвергается жестокому нападению ястребов-бекнидов, а затем снова на меня.

На ее лице появляется крошечная улыбка, и вся ее поза смягчается, словно лед, сковывавший ее, внезапно растаял.

Она кладет свою руку в мою, и я вывожу ее из комнаты.

Глава 32 Первое издание

Теодора

Увидев Закари в его собственном доме, вы одновременно и удивитесь, и поймете, в чем дело. Его семейный дом — точнее, его родовое поместье — представляет собой идеальный образ британской аристократии. Красивый старинный дом, ухоженный и уютный, но с определенным шиком старого мира.

Я не сразу знакомлюсь с его родителями, но он не теряет времени и знакомит меня со своей сестрой.

Она выглядит точно так же, как он. Высокая, элегантная, кожа такая же гладкая, кремово-коричневая, в карих глазах — острый ум. У нее длинные, почти до пояса, волосы — взрыв локонов, черных у корней и пронизанных теплыми золотистыми прядями.

Если стиль Закари старомоден и научен, то ее стиль кажется его более возвышенной, женственной версией. Когда я встречаю ее, на ней вязаный топ бледно-коричневого оттенка, темная клетчатая юбка и черные носки до бедра.

— Теодора, это моя младшая сестра, Захара. — Он жестом показывает от меня к ней.

— О, это вдруг Захара, а не неблагодарное отродье? — спрашивает она, но ее тон скорее дразнящий, чем обвиняющий.

Он закатывает глаза и продолжает, как ни в чем не бывало. — Захара, это…

— Не будь таким идиотом, я прекрасно знаю, кто это! — Она смотрит на меня с выражением полнейшего восторга. — Знаменитая, почитаемая, единственная и неповторимая Теодора Дорохова. — Не дожидаясь, пока я что-то скажу, она обнимает меня. — Я не могу быть более взволнована тем, что наконец-то встретила тебя!

— Мне тоже очень приятно с тобой познакомиться, — отвечаю я, мой голос заглушают душистые кудри, которые я чувствую, когда она меня обнимает.

— Можно я покажу ей библиотеку? — спрашивает Захара у своего брата, освобождая меня из объятий. — Пожалуйста, Зак? Ты можешь показать ей остальную часть дома, и я уже точно знаю, что ты будешь хранить ее для себя, не говоря уже о том, что мама и папа, вероятно, будут одержимы ею, как только вернутся домой, и не то чтобы я был здесь все каникулы, так что ты сможешь…

— Ты можешь показать ей библиотеку, — говорит Зак, снимая очки, чтобы ущипнуть себя за переносицу. — Господи, Захара. Она же не твоя девушка.

— Прости, она твоя? — отвечает его сестра со скоростью орла. Затем ее глаза расширяются, и она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — О… ты ведь нет, да?

Я качаю головой, но мои глаза встречаются с глазами Зака, и в его взгляде появляется вызывающее выражение.

— Я… нет, — осторожно отвечаю я, отрывая взгляд от его глаз.

— Слово "девушка" никогда не сможет точно описать то, чем она для меня является, — говорит Закари таким серьезным тоном, что мы с сестрой только и делаем, что смотрим на него, пораженные.