Связанная

— Потому что, хотя у тебя твердая голова, твой разум все еще может затуманиться от хорошего удара, — сказал Рекош.

Уркот защебетал.

— Те немногие мозги, которыми я обладал, Окалан здорово выбила у меня из головы. Я был сбит с толку, когда она схватила меня. Я помню, как думал, что не ищу пару, но как я мог отказать женщине, которая была так заинтересована во мне?

Другие вриксы, включая Терновых Черепов, защебетали. Несколько мгновений спустя — когда перевод Айви перешел к сути истории — люди рассмеялись.

— Затем она зарычала мне в лицо и развела мои руки в разные стороны, — продолжил Уркот. — В твоей истории, Гарахк, недостаточно рассказано об этой части.

— Чего в ней не хватает, Трехрукий? — спросил Гарахк.

— Что это больно, — тон Уркота, который предполагал, что ответ должен был быть очевиден для всех, вызвал еще большее щебетание и смех. — Есть только одна боль хуже, которую я испытывал в своей жизни.

— И что же это было? — спросила Ансет.

— Слушать, как Рекош говорит каждый день.

Это вызвало еще большее веселье, даже у Рекоша.

То, что Кетан увидел всех — своих друзей, сестру, людей и Терновых Черепов, которые когда-то были его врагами, — собравшихся вот так, наполнило его надеждой, такой же яркой, как улыбка его пары. Если бы только все это не было таким хрупким. Если бы только все не было под угрозой срыва.

Не отрывая взгляда от нити, намотанной на пальцы, Рекош сказал:

— Раз в один-два лунных цикла, Уркот, ты умудряешься складывать свои слова так, что кажется, будто у тебя в черепе не только камни стучат.

— И раз в несколько сезонов ты складываешь свои слова так, что получается нечто большее, чем набитый тобой пушистый шелк, — сказал Телок.

Они могли бы продолжать, пока солнце не подползло к своему полуденному пику — и Кетан и Ансет неизбежно присоединились бы, — если бы не вопрос одного из Терновых Черепов.

— Ты действительно убил Окалан своей рукой, Трехрукий?

— Нет, — ответил Уркот, поднимая левую руку, чтобы изучить шрам. — Я знал только, что потерял свое копье, и что Окалан нападет на моих друзей. Я схватил первое, к чему прикоснулись мои пальцы. И в слепой ярости набросился на нее, размахивая рукой, как дубинкой. Она упала передо мной в трясину и начала тонуть в грязи. Именно тогда я вытащил свое копье и снова вонзил его в нее. Вода была такой темной от крови и грязи, что я мог видеть над ней только ее голову и плечи.

— Такая победа, должно быть, заставила твой шар'тай гореть ярко, как солнце, — сказал другой из Терновых Черепов.

— Я не знаю. Я упал на нее сверху и смотрел, как кровь растекается по воде. Я знал, что большая часть ее была моей собственной. Я подумал, что пришло время для моего долгого отдыха. Затем Кетан, — Уркот наклонил подбородок в сторону Кетана и коснулся костяшками пальцев своего головного гребня, — вытащил меня из воды и отнес в безопасное место. Я мало что помню из того, что последовало.

Подняв жвала, Кетан тихо защебетал.

— Я помню, ты был очень тяжелым.

— Я не думаю, что это изменилось.

— Твоя жизнь в обмен на руку, — сказал Телок, подходя ближе, чтобы похлопать Уркота по плечу. — В конце концов, это мелочь, которую можно обменять.

— И это была моя наименее любимая рука, — Уркот снова погладил неровный шрам. — Иногда я все еще чувствую ее там. Как… задержавшийся дух.

— Люди называют это фантомной конечностью, — сказала Айви.

— Такое случается со многими, кто столкнулся с ампут-тацией, — добавил Диего, а Айви перевела то, что смогла. — Как будто та часть тебя, что была там, засела так глубоко в твоей нервной системе, что твое тело не может забыть об этом.

Движение на краю поля зрения Кетана привлекло его внимание. Он повернул голову и увидел пару покрытых грязью самцов Терновых Черепов, приближающихся к костру. Гарахк тоже повернулся, волоски на его ногах встали дыбом.

— Ты понес свою руку в Такарал? — спросил один из других Терновых Черепов.

Уркот хмыкнул, его взгляд также метнулся к приближающимся мужчинам.

— Я оставил ее там, где упал. Это трофей для Окалан. Частичка меня, которую она забрала и, возможно, навсегда сохранит.

Коул рассмеялся после пересказа Айви.

— Вау. Это… это пиздец.

Гарахк выпрямился и, полностью повернувшись к пришельцам, направился им навстречу.

Айви напряглась, ее улыбка погасла, тупые ногти впились в руку Кетана, и ужас в его животе снова дал о себе знать.

Гарахк и два Глаза коротко переговорили приглушенными голосами; хотя Кетан не мог разобрать их слов, каждое из них усиливало тяжесть в животе, каждое скручивало внутренности немного сильнее. Он должен был знать, что невозможно наслаждаться этим вкусом мира и товарищества, не получая напоминаний о реальности.

Дернув жвалами, Гарахк развернулся лицом ко всем, кто все еще сидел у костра. Свет в его глазах приобрел серьезный, жесткий блеск, какого Кетан никогда в них не видел, отблеск воина Гарахка был в его сердцах.

— Она приближается, — задыхаясь, прошептала Айви. Ее тело содрогнулось у ноги Кетана.

Долгое время Кетан знал, что до этого дойдет. Он знал, что у него никогда не будет жизни со своей парой, которую он хотел, без противостояния Зурваши. Без ее смерти. Но какая-то часть его надеялась на то, что у них будет больше времени — времени, чтобы жить и любить, проводить все эти маленькие моменты со своей парой, которые все крепче и крепче связывали бы их сердца.

Низкое, недовольное гудение исходило из груди Гарахка.

— Королева-Кровопийца идет к Калдараку.

ГЛАВА 29

Воины Калдарака молча спустились с деревьев по зову Гарахка. За короткое время, проведенное Кетаном здесь, Терновые Черепа были дружелюбны и радушны, всегда стремились поговорить, поболтать, послушать истории и поделиться ими. Вриксы, которые сейчас приблизились, казались непохожими на тех, кто приветствовал племя Кетана в своей деревне.

Терновые Черепа были такими же, как семь лет назад, когда Кетан и его друзья сражались с ними — свирепыми воинами, готовыми умереть, защищая Калдарак.