Сяо Тай и разбойники горы Тянь Ша

— Погоди, — говорит он, присаживаясь напротив Лилинг и взмахивая рукой, чтобы им принесли нагретого вина и сладостей с закусками: — ты хочешь сказать, что Воля Небес — это категорический императив? Я согласен с тем, что ценности у разных людей разные, но основа одна и та же. Нам не нравится, когда нам делают больно, мы ценим добро и любовь других людей, это у всех одинаково.

— Возможно я неправильно выразилась, — морщит носик Лилинг, родная дочь Главы Баошу: — категорический императив это скорее совесть, нравственный закон единый для всех, но в первую очередь для самого наблюдателя. А господин Гуань Се говорит об абстрактном Добре и Зле. Но даже так — одно и тоже действие для одного человека будет добро и благо, а для другого — неприемлемое зло. Вот, например, если вы возьметесь погладить грудь кого-либо из девушек заведения — для них это будет приемлемое действие, а если приблизитесь с такими же намерениями ко мне — это будет неприемлемо. Действие одно и то же, но отношение разное. Потому все законы нравственности и морали, а также законы государства преследуют лишь одну цель — позволить людям жить вместе, не переубивав друг друга.

— И исходя из этого ты и твоя Старшая Сестра проповедуете заповедь «ничто не истинно, все дозволено»? Это опасная идея, ведь если все станут следовать ей, общество будет разрушено. Когда каждый преследует свои интересы, плюя на общество, семью и государство… — прищуривается Гуань Се. Девушка из «Юных Лепестков» расставляет на столе перед ними чашки и наливает вина.

— Ну, во-первых, все не будут следовать этой заповеди. Только смелые. Только сильные. Только те, кто смогут преодолеть страх и бросить вызов обществу. А во-вторых, я уже говорила, что эта заповедь только для первой ступени посвящения. Вторая ступень как раз говорит о том, что существует одна цель, одна воля, которая и является истиной. Которая ведет за собой и подлежит немедленному исполнению. — отвечает Лилинг: — просто вот так сказать «делай что хочешь, все равно пожалеешь» — это путь в никуда. Первая заповедь предназначена лишь освободить человека от оков долга перед обществом, родителями и правителями. Освободить его от непрестанного «ты должен». Быть хорошим правителем, хорошим отцом, хорошим мужем, хорошим воином, хорошей дочерью, быть для кого-то кем-то. Потому на первом этапе человека должно освободить от долгов и привязанностей, с тем, чтобы на следующем — дать ему цель. Смысл жизни. Подчинить его воле.

— Подчинить его воле? Для той, которая первой заповедью освобождает человека, это звучит достаточно цинично, — откидывается назад Гуань Се: — и чьей же воле вы собираетесь подчинить этого освобожденного?

— Его собственной. Если нет запретов и рамок, нет законов и границ, то для человека имеет значение только одна воля — его собственная. — отвечает Лилинг и ее глаза возбужденно блестят: — я — освободилась от любых границ и превзошла все рамки только для того, чтобы подчинить всю себя своей воле и исполнению своей цели!

— В мире нет иной воли, кроме моей собственной… хм… какая интересная философия. Должен признать — не новая. И должен отдать должное — у крестьян она будет пользоваться популярностью. — говорит Гуань Се, предвкушая интересный философский диспут: — девушка! Юный Лепесток! Пожалуйста, позовите сюда госпожу Бэйхуа, я так хочу послушать, что она скажет по этому поводу…

Глава 20

Сяо Тай не испытывала иллюзий относительно собственной популярности в среде «добрых молодцев-удальцов» Братства Горы Тянь Ша, если кто тут и был лоялен до крайней степени, так это Минмин и Гу Тин. С ними, впрочем, все было ясно, Минмин ее личная слуга. Она чрезвычайно ценила то, что «юная госпожа Тай» относилась к ней как к равной и баловала еще в поместье, а уж в лагере разбойников само выживание молодой девушки зависело от Седьмой Сестры. Что же касается Гу Тин, то это было неожиданно… и приятно, чего скрывать. Да, певичка была безмерно благодарная этой Сяо Тай за то, что та выдернула ее из бамбуковой клетке, где та постепенно умирала на потеху ватаге Толстого Мо. Но встать между своим обидчиком, главарем ватаги, который у нее на подсознании давно был выжжен как самый «страшный страх» — это заслуживало уважения. Тем более что на тот момент Гу Тин еще не знала, что Сяо Тай оставлен статус Седьмой Сестры и члена Совета Братства, равно как и должность главной по снабжению и ресурсам. В тот момент она встала перед ней, даже несмотря на то, что перед ней стояла вероятность снова оказаться в бамбуковой клетке, во власти Толстого Мо, но на этот раз — уже разозлив его. Нетрудно представить, что именно Толстый Мо и его ватага могли бы сделать с бедной Гу Тин, так что такой поступок несомненно требовал немалого мужества.

Но это Минмин и Гу Тин. Остальные же добрые молодцы-удальцы относились к Седьмой Сестре индифферентно, по большей степени равнодушно. Вот главари ватаг, вроде Толстого Мо — они явно недолюбливали Седьмую Сестру просто потому, что она конфисковала продуктовые запасы. Рядовые же члены ватаг все равно не имели доступа к этим запасам и скорее только выиграли от того, что она организовала централизованное ежедневное горячее питание. Обычно разбойники в ватагах зависели от произвола главаря, а главари как правило не сильно утруждали себя всякими глупостями вроде справедливого распределения продовольствия или ежедневного приготовления горячей пищи. А вот главари, лишившись своих запасов — затаили обиду на нее. Просто потому, что расценивали эти запасы как свое личное имущество. Так что на самом деле большинству удальцов горы Тянь Ша было все равно, приковали эту Сяо Тай к столбу или нет. А небольшому количеству из них — это наоборот было просто бальзамом на сердце. Вот тут-то и таился секрет неожиданной солидарности рядовых удальцов с этой Сяо Тай… ведь на горе Тянь Ша собрались не обычные крестьяне и ремесленники, нет. Кто подается в разбойники? Как правило у таких людей очень сильна авантюристическая жилка, эти люди уже бунтари по своей природе. Братство Справедливости горы Тянь Ша — это сливки общества из бунтарей, авантюристов и сорви-голов, и хотя они вынужденно слушаются главарей ватаг, в глубине души бунтарь — всегда бунтарь. Насолив главарям ватаг и даже самому Первому, Сяо Тай стала как будто немного ближе им всем. Именно обычным удальцам, тем, кто вынужден был, сбежав от одних господ, попасть в строгую иерархию Братства, основанную на личной силе.

А что может быть притягательней, чем выразить свое «фи» начальству, при этом не переходя установленные границы, формально не бунтуя, но и не подчиняясь? Да еще и при этом — тешить себя мыслью, что делаешь это во имя справедливости? Тем более — защищая девушку. Несмотря на свое варварское отношение к захваченным девушкам и постоянным изнасилованиям всех подряд во время рейдов и грабежей — разбойникам была не чужда романтика. Даже более того — они были романтики в квадрате, в кубе. Как будто бы существовала некая Идеальная Дама Сердца, что-то вроде такой Дульсинеи Тобосской, которую и следовало обожать и защищать, а если там во время рейда кого нашел, так тут разговор короткий. Есть выкуп — не тронут, ну а нет — расплачивайся телом. Р-романтики, мать их.

Так думала Сяо Тай, сидя на мягкой подушке в тени, создаваемой могучим телом Третьего Брата. Сперва Шестой Брат пытался возражать, но Третий Брат Чжан резонно заметил, что он, Чжан Хэй — имеет право стоять там, где он хочет, а если какая-то сопля из Зимнего Лагеря хочет его с места сдвинуть, так завсегда пожалуйста на поединок. Один на один, мужик на мужика, как и учил Чжан Хэя его папенька. И вообще, он, Чжан Хэй, до сих пор не проломил голову кое-кому только потому, что в свое время поклялся Первому Брату в верности и соблюдать законы и правила Братства. Но если Шестой Брат так настаивает, то он, Чжан Хэй, готов пойти ему навстречу и вбить его в землю во время поединка, не нарушив данного им слова и соблюдая все законы и правила Братства. Потому как ему, Чжан Хэю — запрещено бросать вызов окружающим в силу вспыльчивого нрава и горячности натуры, однако на вызовы он ответить может. Так сказал Чжан Хэй и прокрутил в руке свою алебарду, которая разрезала воздух с леденящим душу свистом. Прокрутил и поставил на землю пяткой древка, от чего земля ощутимо дрогнула. Шестой Брат заметно сбледнул с лица и заявил, что ему лично все равно, где стоит Третий Брат и что это Первый Брат может быть недоволен, а он — всего лишь исполняет распоряжения. После этого Шестой Брат демонстративно отвернулся от всего творящегося безобразия и сделал вид что он вообще не тут, а где-то в духовных высях и земная суета его не касается.

Тем временем земная суета вокруг этой Сяо Тай начинала приобретать уже совсем комические оттенки и грандиозные масштабы. Мало того, что под ней каким-то неведомым образом вдруг оказалась мягкая подушка, а спина — укрыта чьим-то одеялом. Рядом с ней удобно расположились столько людей, что поляна у позорного столба оказалась почти полностью заполненной. Люди переговаривались между собой, пели песни, рассказывали веселые истории. Гу Тин и Минмин, наплевав на запрет напоили и накормили Сяо Тай, пользуясь тем, что Чжан Хэй закрывал их от бдительного ока Шестого. Сейчас же несколько разбойников занимались тем, что разбивали шатер, натягивая его прямо над головой у Сяо Тай.

— Честно говоря я побоялась что ты сейчас с катушек сорвешься, — говорит она, обращаясь к могучей спине стоящего над ней Чжан Хэя: — а ты же обещал.

— Сперва я взбесился, — гудит басом Чжан Хэй и по буграм, заходившим по его спине она поняла, что тот начал оглаживать свою черную бороду: — а потом вспомнил как ты меня учила. Раньше я бы просто разорался и подрался с кем-нибудь. Но Генрих Альтшуллер-шифу учил что если установлены противоречия, то их можно устранить с применением методов ТРИЗ. Тут налицо административное противоречие, существует запрет на помощь тебе со стороны. При этом я сперва выяснил как именно звучал этот запрет, ведь сбор информации важен при установлении обстоятельств противоречия. Запрет звучал так «никому из кухонных работников или Старших Братьев не дозволяется оказывать этой Седьмой какую-либо помощь.» Вот я и не оказываю никакой помощи. Я просто стою.

— А как же поправка, которая гласила «никому не позволяется оказывать помощь этой Сяо Тай»? — спрашивает она, морща нос.

— Нос чешется? — поворачивается Чжан Хэй и смотрит на нее сверху вниз: — эй! Никому Не! Где ты?

— Я тут, Старший Третий Брат! — откуда-то появляется худощавый молодой парнишка в оборванном халате.

— Возьми палочку и почеши Седьмой Сестре нос. Но смотри, аккуратно!

— Цунмин, Старший Третий! — парнишка тут же достает откуда-то тонкую веточку и тщательно чешет ей нос, высовывая кончик языка от старания. Сяо Тай становится смешно.

— Исполнение приказа буквально. Серьезно? — спрашивает она у Чжан Хэя.

— Не понимаю, о чем ты, Седьмая. — пожимает тот могучими плечами: — сказано же «Никому Не позволяется оказывать помощь этой Сяо Тай». Вот Никому Не и помогает. Как тебе, Никому Не, вот откуда у тебя такое имечко, а?

— От родителей! Мама с папой так назвали. Наверное. У меня память плохая, ничего не помню. — залихватски улыбается тощий парнишка в драном халате: — а как меня Старший Третий Брат захочет звать — так пусть и зовет.