Сын Авонара

19

Четвертый год правления короля Эварда, середина зимы

Долгие часы я просидела в темноте на жесткой постели, изводя себя разными «если бы только». Я вспоминала день рождения Кейрона, когда он рассказал, что не сможет использовать свою силу во вред кому бы то ни было, даже чтобы защитить себя или меня. Тогда я не поверила ему, уверенная, что, когда придет время, он станет сражаться, как любой другой мужчина. Когда я рассказала ему об убийстве человека в Тредингхолле и он не изменил своих убеждений, моя уверенность в том, что при случае он сделает все необходимое, не исчезла, но несколько ослабла. И мольба о прощении в его глазах, когда его утаскивали прочь, разрывала мне сердце. Какой бы ужас ни ждал впереди, он не станет бороться. Это подтверждали его последние слова, обращенные ко мне: «Это чудо. Все это…» В этом смысл существования дж'эттаннов, принимающих все, что дает им жизнь, часть предназначенного для них Пути. Будь они прокляты! Мне хотелось схватить и трясти отца Кейрона, его деда, всех проклятых дж'эттаннов, кричать, что в этом мире можно проложить свой собственный путь. Неудивительно, что все они умерли и забыты. И теперь мой Кейрон тоже умрет, потому что никто не станет слушать его, учиться чудесному и прекрасному, тому, что он принес в этот ужасный мир.

Я не могу этого допустить. Если Кейрон не может драться, я буду драться сама. Мне только необходимо немного времени. Варианты заговоров и интриг, теснясь, сменяли друг друга, пока я не провалилась в беспокойный сон.

«Сейри… помоги мне…»

Крик пробудил меня в самый глухой час ночи. Пришло минутное воспоминание, однажды уже было точно так: Кейрон позвал меня из темноты. Наверное, я открою глаза, увижу серебристую лунную дорожку, тянущуюся из двери библиотеки, книгу, страницы которой шевелит легкий летний ветерок, несущий с собой запахи бальзамина и чабреца. Но эта комната была холодной и пустой. Даже слабый свет не проникал через окно – небольшой прямоугольник, едва заметно выделяющийся на фоне стены высоко над моей кроватью.

– Кейрон?

«Помоги мне». Он едва не срывался на крик. Я чувствовала, как он силится сдержать его.

– Скажи мне, что делать.

«Поговори со мной. Сказку, песню, образ, все, за что я мог бы ухватиться. Прошу, любовь моя, быстрее».

Я на секунду задумалась, стараясь понять, что может помочь, и пытаясь не думать, почему ему вдруг так поспешно потребовалась поддержка. Отбросив несколько вариантов – слишком коротко, слишком запутанно, слишком скучно, – я заговорила о Комигоре, древнем замке, который был домом моего детства. Продуваемый всеми ветрами, он за шесть столетий ни разу не сдался ни одному завоевателю. Я исследовала в нем каждый коридор, каждый подвал, каждый чердак и изучила все карты из библиотеки. Как учил меня Кейрон, я подбирала простые слова, чтобы мои мысли приобретали четкие очертания, не позволяла беспокойству и страху обосноваться в моем мозгу. Время от времени я умолкала, прислушиваясь. Я не слышала ничего, лишь чувствовала это присутствие отчаяния в моем разуме так же явственно, как слышала бы его прерывистое дыхание или ощущала его пот. И я продолжала.

Я описала отца, воина, такого отстраненного, сильного, не умеющего обращаться с детьми, но такого нежного с моей хрупкой любящей матерью. Ее образ был расплывчатым, но я помнила ее рассказы и ее сад, об этом я тоже рассказала. Я описывала свою спальню в Комигоре, где я воображала себя астрономом, разгадывающим тайны небес, менестрелем, странствующим по земле и распевающим о героях песни, от которых воспламеняются сердца воинов. Серый свет потихоньку вползал в комнату, а я говорила о том, как стояла на высокой башне Комигора, воображая себя плененной принцессой, ожидающей прекрасного рыцаря, своего спасителя.

«В этот раз рыцаря спасла принцесса».

– Нет-нет. Это ты меня спас… уже давно, – сказала я, прижимая руки к груди, словно обнимая его. – Когда выступил из тени в библиотеке с розой в руке.

«Сейри, ты должна сказать им, что я околдовал тебя, поработил и осквернил посредством магии». Я не стану этого делать.

«Ты должна. Они доказали мне, что их намерения весьма серьезны».

– Не думай об этом. Томас обещал защищать меня, как я всегда и говорила.

Кейрон облегченно выдохнул. «Чудесно… о боги ночи…» Он совсем сник. Его голос, звучавший у меня в голове обычно так звучно, сочно и так красиво, был едва слышен.

– Что они сделали с тобой?

«Это не важно, – ответил он. – Когда я с тобой, мне легче. Но кажется, 1 ты уже никогда не сможешь сказать, что я чудесно выгляжу».

Я рассказывала ему истории, пока могла говорить, а потом закрыла глаза и думала о том, что хотела бы рассказать и увидеть. Но какой-то частичкой разума, еще способной рассуждать здраво, я продумывала план битвы.

План был прост – политическое давление. Те, кто хотел обвинить Кейрона, получат все необходимые доказательства: в самом деле, восемь человек – Томас, Эвард, шериф Мацерон, Дарзид и четыре солдата – видели, как Кейрон вылечил меня. Единственное, что может оказаться сильнее их слов, угроза кампании Эварда… или даже его трону.

Мартина привлечь нельзя. Он и так в большой опасности. Но я могу переговорить с десятью высокопоставленными дворянами, которые были близкими друзьями моего отца, и еще с десятью, которые были обязаны ему жизнью. Кроме того, у меня тоже были друзья, мужчины с положением и состоянием, женщины, имеющие влияние на мужей, братьев и отцов. Все платили налоги, на которые Эвард вел войну. Все знали о видах Эварда на меня. Они поверят, когда я скажу, что всему причиной ревность короля, и если Эвард готов обвинить меня и моего мужа, тогда никто в королевстве не может чувствовать себя в безопасности. Все знатные лейране встанут на мою защиту. Мне лишь необходимо переговорить с ними.

Но мне не с чего было даже начать. Меня заперли. Без бумаги, перьев, книг послать письмо невозможно. Сестра-прислужница, приносившая мне еду и воду для умывания, была нема, а охранник, который сопровождал ее, запрещал мне произносить и слово в ее присутствии. Его обнаженный меч напоминал, что за мое непослушание женщина поплатится жизнью. Стражники были глухи ко всем моим мольбам о помощи и обещаниям золотых гор. Мне не оставили ни одного предмета, который мог бы послужить оружием. Причесывать меня приказали сестре, лампу уносили, когда я оставалась одна. Поэтому все долгие зимние вечера я проводила в темноте. Ко мне не допускали никого, кроме жрецов и королевских следователей, и они всегда являлись по двое, чтобы я как-нибудь не осквернила их чистоты.

Жрецы относились ко мне как к невинной жертве, одержимой злыми духами, напущенными магами. Они оглушали меня молитвами и изгоняющими зло заклинаниями, лекциями и проповедями, призывая отречься от чародеев. Арот, первый бог, установил законы мира. Его сыновья, Аннадис и Джеррат, были призваны править этим миром, силы земли и моря, неба и бури принадлежат им. Чародеи пытаются управлять этими силами… чудовищное богохульство!

Следователи обращались со мной так, словно я сама была чародейкой. Они угрожали мне тюрьмой и пыткой, требуя, чтобы я рассказала, как меня развратил герцог Гольтский и его друзья.

Томас ко мне не приходил. Ни разу. Как и остальные друзья и знакомые. Я продолжала надеяться, что кто-нибудь начнет спрашивать, куда исчезли мы с Кейроном. Но потом я вспоминала лица в доме сэра Джеффри, когда Дарзид показывал всем руку Кейрона, и холод поселялся у меня внизу живота, где я должна была ощущать лишь тепло растущего ребенка. У кого достанет храбрости стать на нашу защиту?

И все зимние дни и ночи я чувствовала Кейрона рядом с собой. Иногда он мог говорить со мной нашим странным способом. Иногда мог только слушать, тогда я понимала, что тюремщики допрашивали его, пытали. Я гнала прочь эти ужасные догадки, говорила с ним обо всем, что только могла придумать: искусство и музыка, философские учения, Автор и его зашифрованная карта, которую нам так и не удалось разгадать, мое намерение поступить в Университет, когда Коннору уже не потребуется все мое внимание.

«Вот это хуже всего, – говорил Кейрон в редкие моменты отчаяния. – Никогда не увидеть его».

Я не принималась разуверять его, говорить, что, конечно же, он увидит нашего сына. Мы оба не были глупцами. Мы провели уже больше месяца в заключении, а я не сумела сделать ни шага, чтобы вызволить его. Я выстроила барьер в своем разуме, как учил меня Кейрон, оставила территорию, куда ему не было хода, там я хранила свои страхи, горе и преступные надежды, что Кейрон сумеет переступить через свои убеждения и спастись.