Сын моего сына

— Геля, — наконец произносит он, его голос становится более мягким, но в то же время твёрдым. — Я понимаю, о чём ты говоришь, но свадьба сейчас — это не выход. Эти люди найдут, к чему придраться. Даже если мы поженимся, они всё равно будут искать способы бросить на нас тень. Нам нужно что-то более кардинальное.

— Кардинальное? — я замираю, не до конца понимая, о чём он говорит. — Ты что-то придумал?

— Да, — отвечает Тимур, и я чувствую, что он уже давно всё продумал. — Я усыновлю Даню.

Моё сердце останавливается на мгновение. Я не могу поверить своим ушам.

— Что? — спрашиваю я, почти не дыша. — Ты хочешь усыновить Даню?

— Именно так, — говорит он, его голос становится ещё более решительным. — Мы поженимся, конечно, но это не должно быть просто формальностью для защиты от чужих обвинений. Если я усыновлю Даню, тогда мы навсегда поставим точку во всех этих домыслах. Я стану его официальным отцом, и никто не сможет ничего сказать.

Я обнимаю телефон крепче, слёзы подступают к глазам. Я не ожидала такого. Я знала, что Тимур любит Даню, но чтобы вот так, без колебаний, взять на себя такую ответственность…

— Ты правда хочешь этого? — шепчу я, голос дрожит.

— Конечно, хочу, — он говорит это так уверенно, что я на миг забываю обо всех своих сомнениях. — Хочу, чтобы Даня стал моим сыном. Я люблю вас, Геля. И если это поможет нам всем защититься от нападок, то я сделаю это с большим удовольствием.

Слёзы уже текут по моим щекам. Это решение… Оно меняет всё. Оно значит, что теперь мы — настоящая семья.

— Тимур, — выдыхаю я, не в силах подобрать слов. — Ты… ты самый лучший.

— Нет, Геля, это ты самая самая. И Даня тоже, — говорит он, и я чувствую, как мой мир, который только что был на грани разрушения, снова начинает обретать стабильность.

— Когда ты собираешься это сделать? — спрашиваю я, уже чувствуя облегчение и какое-то странное волнение.

— Я начну процесс сегодня, — твёрдо отвечает Тимур. — Мы сделаем всё официально, быстро и по закону. А свадьба… будет, когда мы будем готовы праздновать, а не просто скрываться от скандалов.

Моё сердце наполняется благодарностью и любовью к этому человеку. Он не только поддержал меня в самый трудный момент, но и взял на себя ответственность, которой многие бы испугались.

23

Тимур

— Я не знаю откуда у вас эта информация, как и мой номер телефона, — отвечаю очередному назойливому журналисту. — Мой покойный сын никогда не был женат! Вы можете проверить это сделав запрос в соответствующие органы, — психуя сбрасываю вызов.

В этот момент в кабинет заглядывает Жариков. Его серьёзное лицо, не сулит ничего хорошего. Он тихо прикрывает за собой дверь и, подойдя ближе к столу, кладет передо мной папку.

— Тимур Эльдарович, думаю, у нас есть ответы на ваши вопросы.

Я киваю, приглашаю его сесть, и он усаживается напротив меня, пристально глядя, словно бы проверяя мою реакцию заранее.

— Во-первых, мы нашли тех, кто заплатил семье Ангелины, чтобы они выступили с этим интервью, — начинает он. — Мы выяснили, кто стоит за этим вмешательством. Имена, думаю, вас удивят.

Вскидываю брови.

— Это были ваши водитель Семён и… наша Елена.

Секунды будто бы останавливаются. Ушам своим не верю. Лена… и Семён. Казалось бы, вот они, всегда рядом, преданные и надёжные люди. Те, кто находятся в близком круге, и кому ты доверяешь всё. Но, видимо, именно этим они и воспользовались.

— Ты уверен? — медленно спрашиваю я, уже не сомневаясь в правдивости информации, но всё ещё надеясь на ошибку.

Жариков кивает.

— Мы изучили все возможные записи, провели целый ряд проверок. Есть документальные подтверждения переводов. Деньги поступили от нескольких анонимных счетов, которые связаны с этими двоими. Но они действовали не как наёмники — здесь, скорее, личные мотивы.

— Семён… — повторяю его имя, прокручивая в голове наш крайний разговор.

Как я сразу не догнал? Она ведь ему нравилась. И как хитро все было спланировано. Особенно интервью. Ведь было очевидным, что я не пойду с разборками к её семье, чтобы не раздувать скандал еще больше.

Жариков достает из папки несколько страниц. Среди них вижу переводы, переписку, фрагменты сообщений. Это всё — доказательства их причастности. Сжав кулаки, я внимательно просматриваю всё, а Жариков продолжает рассказывать:

— Лена сливала корпоративную информацию за приличное вознаграждение. Она выстраивала связи с конкурентами через третьи лица. Мы выяснили, что она делала это давно, но никто не обращал внимания, пока не началась история с Ангелиной. Видимо, Семён уговорил её подключиться и помочь ему, обещая, что она тоже выиграет от этой ситуации.

— Устрой им «выход с эффектом». Но чтобы все чисто. И ни единого следа.

Жариков усмехается, кивая в знак согласия. Мы уже не первый раз работаем с такими проблемами, и он знает, что делать. Выйдя из кабинета, он оставляет меня наедине с мыслями.

Первым делом я вызываю Семёна. Он заходит в кабинет как ни в чём не бывало, с дежурной улыбкой, которая теперь кажется лицемерной. Стоит в расслабленной позе, как всегда, уверенный, что по-прежнему «надёжный» и незаменимый. Но едва он замечает мой взгляд, его лицо слегка меняется.

— Семён, как работа? — произношу я нейтральным тоном, чтобы не насторожить его раньше времени.

— Всё в порядке, Тимур Эльдарович, — он кивает, всё ещё стараясь скрыть лёгкое беспокойство. — Машину проверил, заправил, как всегда.

— Хорошо. Я тут вспомнил одну интересную историю, — говорю, поднимаясь и подходя к окну, чтобы не видеть его лица. — Про Иуду из Кариота Хочешь послушать?

Семён слегка выпрямляется, взгляд его заметно напрягается. Он понимает, что речь идёт о нём, но молчит, не решаясь спросить, сколько я знаю.

— Так вот, — продолжаю я, — предательство всегда вскрывается. И оно требует ответных мер. Поэтому у тебя есть ровно сутки, чтобы исчезнуть из этого города. Если к утру тебя здесь не будет, последствия могут оказаться неожиданными.

Я оборачиваюсь и вижу, как его лицо белеет. Семён нервно сглатывает, не понимая, всерьёз ли я говорю.

— Вы… вы всё узнали? — наконец выдыхает он, пытаясь держать себя в руках, но голос его дрожит.

— Всё, — спокойно отвечаю я. — И учти, что ни в каком другом месте я тебя видеть не желаю. Не дай бог, появишься где-то рядом — тебе не поздоровится.