Сын вождя

Сейчас, когда он сидел в сумраке, завернувшись в волчий плащ, Кадану казалось, что он не так уж одинок. Шкура гигантского волка как фюльгья*, о которой рассказывала Сигрун, хранила его, обнимая со всех сторон.

"Сигрун… — подумал он, — где ты теперь…"

Лекарка была странной, но она знала сказки, которых не знал он. О страшных северных колдунах и о местных богах. О рунах и о священных камнях.

— Что это у тебя? — услышал Кадан голос над самым ухом. — Ограбил кого?

Кадан плотнее сжал края плаща и, подняв глаза, увидел над собой одного из тех рабов, которым не давали покоя его встречи с сыном эрла по вечерам.

— Это плащ Льефа, сына рабыни, — сказал другой. Оба говоривших принадлежали к северным семьям, хотя бороды их были спутаны, и сами они попали в рабство уже давно.

Продолжая удерживать плащ, Кадан переводил взгляд то на одного, то на другого.

— Вам-то что? — спросил он. Потом подумал и добавил, поняв, что без объяснений плащ могут попросту отобрать: — Я спас его. И он наградил меня.

Один из рабов хохотнул.

— Женоподобный галл стал женой. Господин уже дарит ему меха. Еще чуть-чуть и он родит ему такого же раба.

Кадан скрипнул зубами. Ему было не обидно за себя. Слова говорившего были так глупы, что стекали на пол водой. Но ему не нравилось, что тот начинает говорить о Льефе — и говорит о Льефе так.

— Лучше следить за словами, когда они могут стать слышны богам, — сказал он, но сказанное им вызвало лишь новый взрыв хохота.

— Скажи по секрету, ты уже ложился под него? — один из северян подсел к нему на тюфяк. — Он уже сделал тебя настоящей женой?

— То касается только нас и богов.

Ответом ему был новый взрыв хохота. Один из северян произнес еще несколько непонятных слов, и из всей тирады Кадан понял только:

— …вставляет свой… рабынерожденный тролль… Ладно. Сигурд, пойдем. Не всем с бабами молоть муку, надо немного и поспать.

Северяне ушли, а Кадан остался сидеть, то белея, то багровея от злости. Он положил на пушистую шкуру ладонь. "Они не могли говорить о нем", — билось у Кадана в голове, и, несмотря на все случившееся, ему снова казалось, что гигантский волк не только греет, но и охраняет его.

*Дух-хранитель, который сопровождает каждого человека, у скандинавов. Считалось, что фульгья может предстать в виде животного, птицы или женщины. Например, волка.

ГЛАВА 8. Соколиная ночь

Как скудна и сурова была природа севера, так же сурова и скудна была жизнь тех, кто здесь обитал.

Обед начинался здесь тогда, когда солнце стояло в зените, а ужин — когда спускалось к верхушкам елей. Опоздание или, тем более, отсутствие за столом считали оскорблением хозяина и хозяйки. Пива днем практически не пили, но зато вечером наверстывали упущенное с размахом. Мужчины, женщины и рабы сидели при этом за отдельными столами.

Готовили на огне, над очагом или в закрытых печах. Мясо и рыбу порой стряпали и другим способом: вырывали яму, стенки обкладывали толстыми досками или камнями, а посередине помещали еду. Камни раскаляли в очаге и опускали внутрь ямы. Затем сверху накрывали досками и дерном, чтобы тепло не пропадало зря.

Ели пальцами, и потому руки начисто отмывали и перед обедом, и после него. Только жареное мясо накалывали на нож, а для похлебки и каши использовали ложки из дерева или кости.

Во время походов северяне спокойно мылись всей дружиной в одной лохани, которую готовили рабыни. Но дома властвовал совсем другой порядок. Льеф и его братья тщательно ухаживали за волосами и бородой, мыли и расчесывали их. Бороды тщательно заплетали в косы и любили красивые одежды, которые расшивали для них сестры и жены — или которые они сами выменивали в городе, привозили из походов… А каждую субботу топили парную баню, где после свободных мылись и рабы. Баня располагалась в отдельном домике, выстроенном поодаль от других — чтобы не случился пожар. Внутри по субботам весь день стояла такая жара, какой Кадан не испытывал никогда. Только в бане и кузнице, в отличие от других домов, был каменный, а не земляной пол. В центре стояла выложенная из обточенных валунов печь. Растопив ее торфом, раскаляли докрасна булыжники, а потом поливали их водой, так что все помещение утопало в пару. По краям парилки стояли скамьи в несколько этажей, и на самый верх забирались те, кто хотел насладиться баней по полной. Шли в ход и веники. А когда дышать и терпеть жар становилось невмоготу, выбегали на улицу и прыгали в сугробы.

Там же — в парилке — имелось к тому же небольшое окошечко под потолком, сквозь которое внутрь попадали воздух и свет. Бросив как-то случайный взгляд наверх, Кадан едва не распластался по полу, поскользнувшись на камне: в окошке виднелось лицо Льефа. Пристальный взгляд его обжигал, а зрачки были черными, как ночное небо.

Кадан попятился, натолкнулся на скамью и замер, поняв, как неправильно этот взгляд действует на него.

Льеф наблюдал за своим треллем. В этом сомнений быть не могло. И Льеф видел, как изменилось тело Кадана, как налился кровью его член, когда их взгляды встретились на несколько секунд.

Льеф с удивлением и любопытством изучал раба, хотя приходил сюда и наблюдал за ним уже не в первый раз.

Кадан все время своего пребывания в усадьбе ходил поникшим, а теперь расправил плечи и подтянулся, стал гибким, как лоза. Хотя он и оставался ужасно худым, живот его подобрался, и Льеф разглядел некое подобие мускулов. Казалось, Кадан позировал для него — хотя эта перемена и вызвала некоторое разочарование у самого северянина. Льефу нравилось видеть Кадана таким, каким тот бывал наедине с собой. Задумчивым и словно бы неземным. Даже если руки галла по локоть покрывала мука, рассеянный взгляд, казалось, смотрел сквозь молотилку и сквозь зерно — куда-то за грань миров.

Теперь Кадан напрягся, приобрел прежнюю стать, но стал и не совсем собой. Льеф продолжал любоваться им, разглядывать отдельные черты, но больше не имел возможности видеть то, что творилось у Кадана внутри.

А когда купание подходило к концу, и рабы стали выскакивать из бани один за другим, Льеф дождался, когда подойдет очередь Кадана — тот шел последним, как он и ожидал. Льеф подкараулил его у двери, вытолкнул в сторону и прижал к стене за углом.

Кадан вскрикнул было, но Льеф тут же накрыл его рот рукой. В глазах Кадана стоял страх, но он судорожно закивал, показывая, что понял, чего от него хотят.

Льеф опустил ладонь и провел ею по груди Кадана вниз, подцепил льняную рубаху и забрался под подол.

Кадан тяжело дышал и с нарастающим страхом смотрел на него.

"Льеф", — прошептал он одними губами, когда понял, что руки Льефа уже не просто исследуют его. Они забрались Кадану под штаны, и изучали то, что находилось внутри.

"Оттолкни меня", — мысленно попросил его Льеф. Потому что если бы Кадан не хотел, наверное, это помогло бы удержаться и ему, и тогда жизнь северянина, вернулась бы на круги своя.

Но ладонь Льефа беспрепятственно обхватила поднявшийся член и принялась ласкать — не быстро и не медленно, но уверенно и с оттяжкой, так что Кадан выгибался под его рукой и дрожал.

— Льеф… — прошептал Кадан чуть громче и подался к нему, силясь обнять. На дворе стоял мороз, но им было жарко от близости друг друга, и гул голосов слышался за углом, но кровь шумела у обоих в висках, заглушая все. — Льеф, ты…

Кадан не смог закончить — вспышка удовольствия задушила его. Он упал Льефу на плечо, тяжело дыша.