Сын вождя

Друзей среди других рабов галл тоже себе не завел.

Льефу иногда становилось зябко, когда он видел, как кто-то из дворовых мужчин толкает его или что-то ему говорит. Кадан в такие мгновенья вжимал голову в плечи и так, будто бы пытаясь спрятаться, уходил прочь.

Льеф заступался за него, если мог — но он мог не всегда. Слишком много шума вышло бы на дворе, если бы сын хозяина что ни день затевал драки с кем-то из рабов.

Сюда, в глухое поместье на дальней оконечности полуострова, не доходили слухи о том, что галл околдовал его, но внимательный глаз увидел бы это и так.

А Льеф продолжал наблюдать. Он не мог оторвать от галла глаз — когда тот работал, ел… Иногда Льеф наблюдал за ним, даже когда Кадан спал. С тех пор, как он отдал Кадану плащ, Льеф так и не сходил ни разу на охоту, не набрал новых шкур, а только стоял в тени у стен пристройки для рабов и, приникнув к маленькому окошечку, наблюдал. Не будь он столь привычен к капризам погоды и переменам судьбы — и сам бы давно уже слег, но Льеф только стучал одним меховым сапогом о другой и продолжал наблюдать.

Тоска и неутоленное желание становились все сильней.

Теперь не было никаких сомнений — Льеф точно знал, чего хотел. Для него уже не имело значения, мужчина Кадан или нет.

И сейчас, чем больше меда наливали ему в рог, чем больше меда из рога переливалось к нему в живот, тем сильнее становилась уверенность Льефа в том, что он хочет сделать. Пока наконец он не встал и не принялся проталкиваться к столу для рабов.

Остановившись у Кадана за спиной, Льеф легонько коснулся его плеча.

Тот дернулся и испуганно обернулся, но когда увидел Льефа — взгляд его мгновенно потеплел.

Льеф кивнул на дверь. Кадан судорожно кивнул в ответ.

Льеф вышел первым и остановился на крепком уже морозце. Пару минут он стоял, растирая локти, чтобы те не заледенели, а затем Кадан тоже вынырнул из дверей.

Льеф сгреб его в охапку и принялся целовать. Кадан только скользил ладонями по затянутой в тонкую рубашку спине северянина.

— Ты совсем холодный, Льеф, — прошептал он и попытался вернуть воину плащ, но тот не принял его. Вместо этого поймал Кадана за локоть и потащил прочь.

Они миновали главный дом. Увязая в сугробах, добрались до высокого стабура, на втором этаже которого хранились платья и гобелены — и который открывали только, если кто-то в доме играл свадьбу, чтобы оставить новобрачных на одну ночь вдвоем — и стали подниматься по лестнице, ведущей наверх.

Кадан поскользнулся на заледеневшей ступени. Льеф подхватил его и дальше понес уже на руках.

— Ключей же нет… — прошептал Кадан, обнимая Льефа за шею, но тот не обратил внимания на его слова. Опустил на секунду Кадана на дощатую площадку, ловким движением вскрыл ножом замок и, снова подхватив Кадана на руки, занес внутрь, как заносили в эту комнату невест.

Место, где они оказались, Кадан видел в первый раз. Здесь повсюду стояли сундуки и висели дорогие одежды, а в маленькое окошко под потолком заглядывала луна. В комнате было холодно, но от обилия тканей два горячих тела стремительно согревали ее.

Льеф затворил дверь. Пинком ноги сдвинул два сундука, бросил сверху ворох гобеленов и, обернувшись к Кадану, принялся стягивать с него одежду — сначала плащ, потом рубаху. Замер, разглядывая худенькое тело, и, тут же опустившись на колени, принялся целовать все, что находил — от ключиц до сосков и ниже, ниже, пока не очертил языком дрожащий пупок.

— Льеф… — выдохнул Кадан, вплетая пальцы в его волосы и невольно прижимая сильнее к себе.

Льеф чувствовал, как у самого его подбородка дрожит член галла, и это еще сильнее возбудило его.

Он стянул с Кадана штаны и толкнул того назад, заставляя опуститься на сундук, смять платья и гобелены обнаженной спиной. Сам северянин оказался теперь между широко расставленных ног Кадана и пару секунд разглядывал булочки, закрывавшие порозовевший вход. Поднял взгляд и увидел, что Кадан со страхом и ожиданием смотрит на него. Он весь дрожал в предвкушении того, о чем слышал, но чего не пробовал сам.

Льефа разрывали на части нестерпимое желание и тягучая нежность. Смочив пальцы слюной, он протиснул их между булочек и осторожно вошел.

Кадан вскрикнул и тут же прикрыл рот рукой.

Льеф смотрел на него, и взгляд северянина удерживал Кадана от накатившего страха и желания сбежать.

Льеф продолжал. Иногда он срывался, и движения его становились резкими, но через секунду замедлял их, разглядев в глазах Кадана боль. Наконец он накрыл рот галла поцелуем и, приставив к розовой дырочке член, вошел.

Кадан задохнулся от охватившего его незнакомого ощущения наполненности, от страха и желания, и странного чувства, будто он, всегда бывший лишь половинкой, теперь слился с другой своей половинкой в одно.

Льеф задвигался — яростно, не в силах утолить месяцами терзавшую его жажду одним глотком — и в то же время протяжно, наслаждаясь каждым мгновением соприкосновения их тел.

— Мой… — выдохнул он, покрывая поцелуями шею Кадана, плечи, лицо, — навсегда теперь мой. Не уйду к богам, если они не позволят взять тебя с собой.

Кадан обнимал викинга за плечи и, полностью отдавшись на волю уносивших его волн, просто сжимал спину Льефа и стонал. Он уткнулся лбом в крепкое плечо и тихонько пискнул, когда обнаружил, что рука Льефа легла на его член. Подался навстречу, прогнулся и, уже полностью потерявшись, заметался между пронзавшим его членом и ласкавшей рукой.

Льеф особенно резко вошел в него, и, вскрикнув в последний раз, Кадан выпустил семя в шершавую ладонь.

Потом они осели на сундук между свалившихся вещей и какое-то время просто обнимали друг друга, не двигаясь и тяжело дыша.

— Ка-дан… — прошептал Льеф, привыкая к имени, которое не произносил почти никогда. А Кадан молчал и только крепче вжимал его в себя.

ГЛАВА 9. Весна

— Почему ты никогда для меня не поешь?

Кадан, до тех пор смотревший Льефу в глаза и внимательно слушавший его, потупил взор.

Зима подходила к концу, но в усадьбе Хальрода все шло своим чередом. Разве что сразу после Соколиной ночи случился переполох — все говорили, что кто-то взломал стабур, где хранились платья и прочее добро. Но — как ни странно — ничего не взял. Кадан бледнел каждый раз, когда слышал обрывки подобных слухов, но Ингвар, старший из сыновей эрла, почти сразу же с хохотом сообщил, что кто-то, ведомый медом и волей богов, решил устроить себе первую брачную ночь.