Сын

И тогда…

И тогда из меня чуть-чуть вылилось, и лилось так, что я не смог остановиться, так иногда бывает по вечерам, когда папа засиживается у компьютера и я в конце концов писаю на постель, только здесь не было простыни, а были бумажные полотенца, они шершавые и маленькие, их нужно очень много, зато их не надо класть в стиралку.

И вот что случилось: я быстро-быстро снял брюки, чтобы вытереться, и трусы, и носки, очень быстро снял с себя все, очень быстро вытерся, потому что боялся, что кто-нибудь войдет, а потом увидел, что не могу надеть свои брюки, потому что они все мокрые и немножко воняют, ну, точнее, очень сильно. И тогда я подумал, что лучше всего завернуть их в бумажные полотенца и надеть костюм Мэри Поппинс, он ведь у меня в сумке. И я полез в сумку за костюмом и тут почувствовал, что у меня что-то заболело вот тут, ниже горла, а стекла в туалете дрогнули от громкого грома.

— Ой. — сказал я вот так, тихо-тихо, потому что у меня что-то ныло под горлом, сдавливало голос, мешало дышать. И еще раз: — Ой.

«Нет, мне только померещилось. Ну пожалуйста. Пусть я увижу, что мне только померещилось». — подумал а. когда снова грохнул гром и в туалете на секундочку погас свет.

Но я тут же полез в сумку, и когда я достал из нее белое полотенце, штаны «Адидас» и спортивные перчатки, то понял, что ничего мне не померещилось.

Сумка и вправду была не моя. А папина.

Мария

Когда я увидела, как в сумрачной гостиной под грохот ливня по крышам Мануэль Антунес обнимает статьи об исчезновении своей жены, мне открылась правда. Детали головоломки, над которой я билась несколько недель, сложились воедино.

«Он знает, — подумала я. И все стало таким очевидным, таким… логичным, что кровь заледенела в жилах, и я снова сказала себе: — Гилье знает, что случилось».

Поняла: черная тень айсберга под ногами отца и сына, которую с самого начала разглядела Соня, — вовсе не то, что мы с ней вообразили, а его полярная противоположность.

Оборотная сторона монеты.

Правда, доподлинная правда, оказалась страшнее, чем мы подозревали: это не Гилье отказывается признать Аманду погибшей. Его отец — вот кто отказывается признать факт ее смерти. Да, Мануэль Антунес цепляется за воспоминания, потому что оставить их в прошлом — выше его сил.

А Гилье…

Я посмотрела на Мануэля Антунеса, и мне показалось, что нас разделяет не круглый деревянный стол, а какая-то пучина. Огромный колодец, полный глубокой, безысходной печали.

— Гилье знает всё, Мануэль, — услышала я собственный голос, и прозвучал он так мрачно, что даже мне показался чужим.

Он еще несколько секунд сидел в обнимку с листками. а потом медленно медленно поднял глаза, вытаращился на меня, спросил, словно не понимая:

— Ги… лье?

— Да, — сказала я, смягчив тон. — Он знает, с первого мгновения. С тех пор, как на следующий день после возвращения из Лондона вам позвонили на мобильный — вы тогда были в пиццерии — и сообщили, что самолет Аманды упал в море.

— Нет, — сказал он еле слышно, прижав к груди распечатки. — Нет. — Снаружи снова рыкнул гром, и комнату озарила молния. Похоже, средоточие бури находилось прямо над нами, гроза молотила по крыше, и Мануэль Антунес качнулся вперед, а потом назад. — Нет… этого не… может… быть… — сказал, насупившись, словно разговаривая сам с собой.

Увидев, как его качнуло, я перепугалась. Даже вскочила, но пока оставалась со своей стороны стола. Антунес замер, но по-прежнему сидел с растерянным видом.

— Мануэль, с того самого дня Гилье делает все, чтобы уберечь вас, — сказала я со слабой улыбкой, пытаясь выразить свое сочувствие. — Хотя вы не принимаете его таким, какой он есть, хотя вы не участвуете в его жизни… Гилье, вопреки всему, заботится о вас неусыпно, пытается подставить вам плечо, делает вид, будто не подозревает об исчезновении Аманды. Потому что он страшно боится, что вы сломаетесь и он потеряет единственного, кто у него остался, и он готов на все, лишь бы оградить вас от страданий.

Мануэль несколько раз моргнул, все еще хмурясь, но взгляд слегка прояснился — казалось, он еле-еле просыпается от очень долгого и мучительного сна.

— Но… я…

— Мануэль. Гилье знает, что его мама разбилась на самолете. и что письма ему пишете вы, и что, когда вы сидите у компьютера в кабинете, на экране никого нет, — он же видел, как вы плакали перед выключенным компьютером. Поэтому он писается по ночам — не хочет, чтобы вы заметили, как он проходит мимо вашей двери. Ведь тогда вы догадаетесь, что он проник в ваш секрет.

У Мануэля началась одышка. Сначала он лишь тихо пыхтел, но затем стал хватать ртом воздух, все более жадно, словно у него плохо с сердцем. Я испуганно приблизилась.

— Гилье… — сказал он, тяжело дыша, озираясь.

Я встала рядом, положила ему руку на плечо. От моего прикосновения он вздрогнул, как от ожога. Потом расслабился, дыхание стало ровнее.

— Мануэль, ради вас Гилье окреп духом, — сказала я, медленно поглаживая его по плечу. — Когда случилась беда, он решил вытащить вас обоих из водоворота, хотя ему всего девять лет, хотя у него гиперчувствительная натура, а вы эту натуру на дух не переносите, потому что не понимаете его — принимаете за слабохарактерность.

Мануэль сглотнул слюну, опустил глаза.

— Значит, всё это время… — пробормотал он.

Я кивнула, гладя его по плечу.

— Чтобы заботиться о вас, он подавил в себе скорбь. Вот почему, когда вас нет дома, он наряжается в одежду Аманды. Просто не знает другого способа почувствовать, что она рядом, что она его не бросила. Его увлечение Мэри Поппинс — в сущности, то же самое. Мэри была их общей страстью, чем-то, понятным только маме и сыну, а теперь стала последней ниточкой, которая связывает Гилье с Амандой.

Дыхание Мануэля снова стало прерывистым — как будто он переутомился или никак не может надышаться. Его печальный взгляд на миг напомнил мне глаза Гилье… и я непроизвольно отвернулась — просто не выдержала.

Но в следующую же секунду решительно заявила:

— Мануэль, вот почему сегодняшний концерт там важен. — Заставила его встретиться со мной взглядом. — Гилье верит: если на концерте он споет и станцует при всех, исполнит номер «про волшебное слово», как он выражается, ему удастся спасти Назию от страшного удела, и сласти вас, пока вы не зачахли от горя и печали. Спасти, чтобы не остаться круглым сиротой.